События разворачиваются в конце 1942 года в лагере карантина первого резервного полка, который дислоцировался в Сибирском военном округе около станции Бердск.
В карантинный лагерь постоянно пополняется новобранцами. В расположение полка переводят Ашота Васконяна, Колю Рындина, Алексея Булдакова, Леху Шестакова.
Новобранцы прибыли на поезде. Из теплых вагонов их выгоняли люди в изношенной военной форме и выстраивали в ряд по десять человек. Затем колоннами повели их в промерзлый, полутемный и сырой подвал, где вместо нормального пола были сосновые доски на земле. Всех расположили на нарах из сосновых бревен. Леша Шестаков уже привык покоряться судьбе и без сопротивления принял первый наряд, в которые его назначил сержант Владимир Яшкин. Сержант был небольшого роста и худым, на груди уже был орден, так как он побывал на фронте. В запасной полк его распределили после госпиталя, он все время говорил, что с маршевой ротой скоро уйдет на передовую и будет далеко от этой проклятой ямы, чтоб он сгорела. Сержант спокойно прошелся по карантину и разглядывал новобранцев, здесь были и сибирские старообрядцы, и блатные с золотых приисков Верх-Енисейска и Байкита. Одним из старообрядцев был Коля Рындин, из небольшой деревни Верхний Кужебар, которая располагается на берегу реки Амыл.
Ранним утром Яшкин выгнал людей на улицу для того чтобы они умылись снегом. Лешка огляделся, вокруг были одни землянки припорошенные снегом. Так выглядел карантин двадцать первого стрелкового полка. Землянки делились на одноместные и четырехместные. Они принадлежали местным офицерам, работникам хозяйственной службы, а также придурковатым чиновникам, без которых советская власть не может обойтись. В глубине леса находились казармы, санитарные службы, клуб, баня, столовая, но чтобы новобранцы никого не заразили, все эти объекты находились на большом расстоянии от карантина. От местных Лешка узнал, что в скором времени их разместят в казармах. За три месяца они должны пройти политическую и боевую подготовку, после чего отправят на фронт, так как там не хватало людей. Рассматривая замусоренные лес, Леха вспомнил свою родную деревню Шушикары, которая находится в низовьях Оби.
Парням было не по себе из-за того, что они находились в незнакомом месте. Они многое повидали в своей жизни, жили в хибарах, бараках, деревенских избах, но пришли в ужас, когда увидели место приема пищи. За прилавками большой длины, прибитыми к грязным столбам, и накрытыми тесовыми корытами, стояли военные и ели из алюминиевых котелков, держась одной рукой за эти столбы, чтобы не утонуть в липкой грязи. Такой была летняя столовая. Места для всех не хватало, поэтому кормежка происходила по очереди. Бывалые бойцы смеялись над испуганным взглядом новичков и давали им некоторые советы.
Всех новоприбывших брили наголо. Старообрядцы тяжело расставались со своими волосами, крестились и плакали. В подвале они поняли всю значимость происходящего. Худой, среднего возраста капитан Мельников проводил политические беседы. Он так убедительно все говорил, что можно было только удивляться, как фашисты смогли дойти до волги, когда должно быть все наоборот. В Сибирском округе, капитан являлся самым опытным политработником. Он работал практически круглые сутки, поэтому пополнять свои знания ему было некогда.
Жизнь в карантине шла медленно. Уже долгое время не освобождались казармы. В землянках были постоянны драки, пьянки, теснота, вши, вонь, а также воровство. Наладить дисциплину и порядок не помогали даже внеочередные наряды. Комфортнее всего было здесь бывшим арестантам. Они постоянно грабили остальных парней. Одним из них был Зеленцов, который собрал вокруг себя определенных людей: детдомовцев Фефеловаа и Гришу Хохлака; Васю и Шевелева; бывших механизаторов; уважал Бабенко за песни; и на всякий случай держал под боком Колю Рындина и Леху Шестакова. Фефелов и Хохлак днем все время спали, а по ночам работали, так как были опытными щипачами. Провизией управляли Вася и Костя. На Колю и Лешку возложили обязанности по всей тяжелой работе. А Зеленцов руководил своими людьми с нар.
В один из вечеров новичков выгнали из казарм и держали на обжигающем ветру до поздней ночи, отобрав все имущество. Затем, по команде в казарму вернулись маршевики, а после них и новобранцы. Началась давка, и места всем не хватало. Роты маршевиков заняли места и не пускали новичков. Та беспощадная ночь запомнилась как бред. Утром парней отдали в распоряжение старшины первой роты Шпатора Акима Агафоновича. После того, как он увидел новобранцев, вздыхал, что с ними ему будет и смех и грех.
Первая рота состояла из четырех взводов. Ее казарма была мрачной и душной, с трехъярусными нарами. Во второй половине казармы располагалась вторая рота. Обе роты представляли собой первый стрелковый батальон резервного полка. Казарма не успела просохнуть, так как была построена из сырого леса, поэтому здесь всегда была плесень. Обогревалась она при помощи четырех печей, которые напоминали мамонтов. Но их сложно было разогреть, поэтому сырость в казарме было обычным делом. На стене был установлен стеллаж с оружием, на нем было несколько оригинальных винтовок, а в большинстве своем стояли деревянные макеты. Вход в казарму был закрыть воротами из досок. Слева располагалась каптерка, где находился старшина Шпатор, а справа была теплая комната для дневальных. Весь быт солдат можно было сравнивать с пещерой.
Новичков хорошо покормили в первый день, после чего повели в баню. Настроение у молодых бойцов сразу поднялось. Появились слухи, что в скором времени им выдадут форму и постельное белье. Бабенко затянул песню по дороге в баню. Лешка тогда еще не подозревал, что он долгое время больше не услышит песен в этой яме. Новобранцы так и не дождались улучшений условий жизни. Их переодели в заштопанную старую одежду. Баня совсем не прогрелась, поэтому молодые бойцы очень замерзли. Леха Булдаков и Коля Рындин были ростом под два метра, поэтому обувь и одежду им так и не смогли подобрать. Булдакову пришлось снять тесную обувь, и он по морозу босиком пошел в казарму.
Постельного белья, бойцы так и не дождались. Но уже на следующий день их выгнали на строевые занятия с деревянными макетами винтовок. Несколько первых недель, в ребятах еще жила надежда на улучшения в своей жизни. Они тогда еще не понимали, что такой быт практически не отличается от тюремного. Рындин вырос недалеко от богатой тайги и реки Амыл, поэтому никогда не знал нужды в еде. Но в армии он понял, что военное время действительно является голодным периодом. Крупный Коля похудел на лицо, румяней сошел с лица, а в глазах была тоска. Со временем он начал забывать все молитвы.
Для большеразмерных ребят прислали ботинки накануне дня Октябрьской Революции. Но Булдакову и эта обувь не подошла, и он кинул ее с верхних нар, после чего пришлось беседовать с капитаном Мельниковым. Булдаков с жалостливым лицом рассказал о себе: родился он в городском поселке Покровка, которая находится под Красноярском, с детства знает, что такое беднота и тяжелый труд. Но он не стал рассказывать, что его отец и два старших брата были запойными пьяницами, и постоянно находились в тюрьме. Также он умолчал, что сам избежал заключения, благодаря призыву в армию, зато красиво расписывал о своем непосильном труде на лесоповале. После этого притворился припадочным, закатив глаза. Мельников выбежал из каптерки, и после этого все время косился на Булдакова на политзанятиях. Но ребята Леху уважали за политическую грамотность.
Зимняя столовая открылась 7 ноября. Здесь можно было слушать речь Сталина по радио. Вождь сообщал, что советские войска взяли в свои руки инициативу, так как у Советского Союза достаточно крепкий тыл. Бойцы беспрекословно верили его словам. В столовой присутствовал человек с крупной фигурой и величественным лицом - это был Пшенный, который являлся командиром первой роты. Ребята были малознакомы с ним, но уже начали бояться. А вот заместителя командира роты полюбили практически сразу. Им являлся младший лейтенант Щуся, который был ранен на Хасане, где получил орден Красной Звезды. Этим вечером рота шла в расположение казармы с песней. Шпатор вздыхал - если бы товарищ Сталин каждый день выступал по радио, то дисциплина наладилась бы.
На следующий день бодрость духа и праздничное настроение покинуло молодых бойцов. В этот день Пшенный наблюдал за утренними водными процедурами, и если замечал, что кто-то отлынивает, то сам срывал с него одежду и натирал снегом до крови. А старшина только качал головой. Худой и усатый Шпатор встречал в своей жизни много придурков и зверей, но такие как Пшенный еще не встречались в его жизни.
Бойцов начали распределять по спецротам уже через две недели. Зеленцова определили в минометчики. Старшина Шпатор всеми силами старался избавиться от Булдакова, но его не принимали даже в пулеметную роту. Он целыми днями проводил на нарах и читал газеты, комментирую все прочитанное. Опытных бойцов, которые остались от предыдущих маршевых рот, и положительно влияющие на молодняк, разобрали. Взамен привели целое отделение новобранцев, среди которых был больной и худой парень Попцов, который мочился под себя. Старшина с грустью посмотрел на новичка и вздохнул.
Старшину отправили в Новосибирск в командировку, и он умудрился отыскать на каких-то складах новое обмундирование для ребят. Теперь Рындину и Булдакову нужно было встать в строй. Булдаков постоянно пытался улизнуть от занятий и портил казенное имущество. Щусь уже смирился, что не сможет укротить Булдакова, поэтому определил его дежурным в землянке. Булдаков чувствовал себя комфортно на новой должности и начал тащить все, что плохо лежит, особенно пищу. И не всегда делился со своими товарищами и младшим лейтенантом.
Наступила середина Сибирской зимы. В это время уже отменили обтирание снегом ранними утрами, но многие ребята успели заболеть, и по ночам в казарме стоял непрерывный кашель. На водные процедуры выходили только Хохлак, Шестаков, Фефелов, и в некоторых случаях Булдаков и Шпатор. Попцов не покидал пределы казармы, лежал на нижних нарах всегда мокрый и серый. Вставал только для того, чтобы поесть. Попцова не брали в санчасть, так как он уже успел всем надоесть. С каждым днем прибавлялось больных и худых парней. На нижних ярах находилось около десятка таких бойцов. Куринная слепота и вши не щадили служивых. Ночью по казарме были видны тени людей, которые все время что-то искали.
Многие старались уклониться от строевых занятий, и в это время найти, что-нибудь перекусить. Кто-то из бойцов додумался нанизывать на проволоку картошку и опускать ее в трубы печей офицерских казарм. В это время первая рота пополнилась двумя парнями - Боярчиком и Ашотом Васконяном. Они являлись лицами смешанной национальности. Оба были в офицерском училище по одному месяцу, затем попали в медсанчасть, и уже оттуда направили в чертову яму, ведь она все может стерпеть. Васконян был высокого роста, худой, с бледным лицом, черными бровями, и картавил. В первый же день он испортил настроение Мельникова, на политзанятии. Он возразил ему, что Буэнос-Айрес находится в Южной Америки, а не в Африке.
В стрелковой роте, Васконяну было еще сложнее, чем в училище. Он попал туда, в связи с изменениями военной ситуации. Его отец трудился главным редактором в местной газете в Калинине, а мать работала замом заведующего отделом культуры облисполкома. Изнеженного и одомашненного Ашота воспитывала домработница Серафима. Если бы этот грамотей не приглянулся Булдакову, то лежал бы он на нижних нарах рядом с Попцовым. Он не позволят издеваться над Ашотом, давал ему дельные советы и прятал от Пшенного, Мельникова и старшины. В благодарность за это, Васконян пересказывал им книги, которые успел прочитать до войны.
В декабре двадцать первый полк был полностью укомплектован, после пополнения из Казахстана. Первой роте доверили их встретить и распределить в карантине. Красноармейцы ужаснулись от увиденного. Казахи били в летней форме, так как призывались в теплое время года, после чего прибыли в суровую зиму. Смуглые от природы, они стали еще более черными. Вагоны содрогались от постоянного кашля и хрипа. Под нарами лежали трупы. Полковник Азатьян и Бердск, по прибытию на станцию хватались за головы, бегали по всем вагонам, в надежде найти новобранцев в лучшем состоянии, но картина везде была одна и та же. Больных определили в госпиталь, а остальных по ротам и батальонам. Первой роте досталось пятнадцать казахов. Их лидером был крупный парень с монгольским типом лица по имени Талгат.
В то время первый батальон занимался выкаткой леса из Оби. Щусь с помощником Яшкиным руководили процессом выгрузки. Они расположились в землянке, которую выкопали на берегу реки. Бабенко начал промышлять на местном рынке и в близлежащих деревнях. На берегу реки было спокойнее - никакой суеты. В один из вечеров, когда рота направлялась в казарму, встретила молодого генерала на жеребце. Генерал окинул взглядом бледные лица бойцов и продолжил ехать дальше вдоль берега реки, опустил голову, и старался не оглядываться. Солдатам не сообщили, кто это был, но встреча с генералом не прошла бесследно.
В столовой полка солдаты заметили еще одного генерала. Он прошел вдоль столовой, помешав суп и кашу в тазах, и вышел с противоположной стороны помещения. Люди ждали скорейшего улучшения, но этого не происходило, так как Страна Советов не была подготовлена к длительной войне. Молодые люди, которые родились двадцать четвертого года, не в состоянии были выдержать условия армейской жизни. Питание было достаточно скудным, и с каждым днем увеличивалось количество доходяг. Пшенный вплотную начал заниматься своими обязанностями.
Однажды, в морозное утро, командир роты отдал приказ всем покинуть расположение казармы и построиться. Не исключением были и больные солдаты. Все надеялись, что он пожалеет доходяг, после того, как их увидит, но он сказал, что хватит уже притворяться, и отправил на занятия с песней. Больных спрятали в середину строя, которые постоянно сбивали шаг. Во время утренней пробежки упал Попцов. Пшенный с разбегу несколько раз пнул его острым носком сапога, и после этого сделал еще несколько сильных ударов. Бедный Попцов всхлипывал после каждого удара, а в один момент перестал издавать звуки, распрямился и умер. Ребята окружили мертвого товарища, и Петька Мусиков крикнул, что «это командир его убил». Разъяренная толпа обступила лейтенанта, вскинув винтовки. Если бы в это время не вмешались Яшкин и Щусь, то неизвестно, что сделали бы с командиром роты.
Щусь не мог заснуть все ночь в этот день. Армейская жизнь Алексея Донатовича Щуся была прямолинейной. Но до этого его называли Платон Сергеевич Платонов. Его фамилия была Щусев, но писарь Забайкальского военного округа услышал ее как Щусь, так и записал. Происхождением он из казачьей семьи, которую сослали в тайгу. После смерти родителей он остался со своей красивой теткой. Она попросила конвойного начальника передать мальчика семье дореволюционных ссыльных по фамилии Щусевы в Тобольске, а в качестве оплаты предложила себя. Начальник помог мальчику. Семью Художник и учительница литературы не могли иметь собственных детей, поэтому усыновили мальчика и воспитывали, как родного, а затем отправили на военное обучение.
Разбираться в чрезвычайной ситуации доверили Скорику - лейтенанту особого отдела. В свое время он проходил обучение в училище вместе с Щусем. Многие командиры недолюбливали Щуся, но он был под покровительством Азатьяна, который постоянно вставал на его защиту, поэтому никто не мог ему противоречить.
После этого, дисциплина в полку стала еще хуже. Бойцами было сложно управлять. Ребята постоянно бегали по полку в поисках пропитания. Щусь все время думал «Почему их сразу не отправили на передовую? Зачем их доводить до такого состояния?», но он не мог ответить на эти вопросы. За время службы Коля Рындин совсем стал тупым от недоедания. Бойкий парень умолк и замкнулся в себе. Он уже был на половине пути к небесам, постоянно читал молитву, и даже Мельников не знал, что с ним делать. А по ночам Коля плакал, от устрашающей мысли, надвигающейся беды.
У Яшкина болели желудок и печень. Ночью боли усиливались, и Шпатор мазал муравьиным спиртом его бок. Володя Яшкин, который был назван в честь Ленина, был еще достаточно молодым, но уже участвовал в боях под Смоленском, окружение под Вязьмой, отступление к Москве, а также был ранен. Во время перевозки из лагеря окружения через линию фронта его вытащили из пекла две санитарки, Фая и Нелька. По дороге он заболел желтухой. В последнее время его не покидает ощущение, что скоро предстоит ехать на фронт. С его прямолинейным характером и неуживчивостью ему нечего делать в тылу со своим здоровьем. Ему нужно находиться там, где единственной справедливостью является равенство перед смертью.
Три события встряхнули медленно идущую армейскую жизнь. Сначала двадцать первый полк посетил важный генерал, и после проверки питания устроил взбучку всем поварам. После этого отменили наряд по чистке картошки, в результате чего порции стали значительно больше. Также было принято решение, что парням, которые имеют рост около двух метров, положена дополнительная порция. После таких изменений ожили Рындин, Васконял и Булдаков. Плюс ко всему Николай работал на кухне, и то, что ему доставалось, он делился со своими товарищами.
На стенде клуба появилось объявление, что 20 декабря 1942 года состоится показательный военный суд над Зеленцовым. Никому не было известно, что он натворил. А началось не с Зеленцова, а с Феликса Боярчика - художника. От отца ему досталась только фамилия Феликс. А его мать была настоящей большевичкой, мужеподобной внешности, все время находился в области искусства. Она практически не заметила, как родила мальчика. Степанида могла бы служить до конца своей жизни в Доме культуры, но трубач Боярчик, за что-то получил тюремный срок. И тогда Степаниду определили в Новолялинский леспромхоз. Жить пришлось вместе с семейными женщинами в бараке, которые и занимались воспитанием Фели. Больше всех его обожала многодетная мать Фекла Блажных. Именно она уговорила Степаниду добиться отдельного домика, после того, как она стала заслуженным работником культуры. Домик был поделен на две семьи, в одной части жила Степанида с семьей Феклы. Она заменила Феликсу мать, и в последствие проводила его в армию.
В Доме культуры лесного хозяйства, мальчик научился рисовать вывески, плакаты, а также портреты вождей. В двадцать первом полку ему пригодилось это умение. Со временем Феликс начал жить прямо в клубе, где влюбился в билетершу Софью. Она стала его гражданской женой. После беременности оно отправил ее к Фекле, и тогда в боковой части клуба поселился Зеленцов. Он постоянно пил и играл на деньги в карты. Феликс много раз пытался его выгнать, но у него ничего не получалось. В один прекрасный момент завклуба Дубельт заглянул в каптерку и увидел там Зеленцова, который спал за печкой. Он хотел его вышвырнуть, но Зеленцов ударил его головой и разбил нос с очками. Феликс оперативно вызвал патрульную службу. Зеленцов превратил в цирк собственный суд. Даже председатель трибунала не в состоянии был с ним справиться. Ему хотелось, чтобы Зеленцова приговорили к расстрелу, но его приговорили к штрафной роте. Зеленцова провожали всей толпой.
Часть вторая.
В полку начали проходить показательные расстрелы. За попытку побега приговорили к смерти братьев Снигиревых. В середине зимы, полк был направлен в ближайший колхоз на уборку хлеба. И в начале 1943 года бойцов отправляют на фронт.
Однажды, поздно вечером, в землянку Щуся пришел Скорик. Они долгое время беседовали. Скорик поинтересовался у младшего лейтенанта о слухах приказа номер двести двадцать семь. В округе начали проводить показательные расстрелы. Щусь никогда не знал, что Скорика зовут Лев Соломонович. Отец Скорика был научным сотрудником, и писал книгу о жизни пауков. А мать, в свою очередь ужасно боялась пауков и не подпускала к ним Леву. Он учился на втором курсе филологического университета, когда военные пришли за его отцом. Затем они увели мать и начали подтягивать в контору самого Льва. После длительных запугиваний, он подписал заявление, о том, что отказывается от своих родителей. Через шесть месяцев его еще раз вызвали и сообщили об ошибке. Соломон Львович работал на засекреченное военное ведомство, но местные власти об этом не знали, и он был расстрелян, вмести с врагами народа. И чтобы замести следы, расстреляли его жену. Сыну принесли извинения и позволили поступить в военное училище на особых условиях. Труп матери, так и не был найден, поэтому он всегда чувствовал, что она жива.
Алексей Шестаков трудился на кухне вместе с казахами. Они сплоченно работали и дружно учили русский язык. У Лехи было мало времени, чтобы вспоминать свою прошлую жизнь. Его отец был ссыльным. Свататься к своей жене он ездил в Казым-Мысе, она относилась к полухатынскому-полурусскому роду. Отец редко появлялся в доме, так как работал в рыболовецкой бригаде. Он был нелюдимым с тяжелым характером. Но в один день он вернулся вовремя домой. Катера рыбаков вернулись с вестью, что в связи с бурей затонул катер с рыбаками, бригадиром которых был Павел Шестаков. После этого мать пошла, работать в рыбный кооператив. Частым гостем в доме стал приемщик рыбы Оськин, по всей Оби он был известен как шалопай, по кличке Герка. Тогда Леха сказал матери, что уйдет из дома, но мать не могла ничего поделать, она в последнее время даже помолодела на несколько лет. Через некоторое время Герка начал жить с ними. После этого у Лехи появились две сестры: Вера и Зоя. Эти девочки вызывали у Лешки родственные чувства. После Герки на войну ушел и Лешка. Больше всего он скучал по своим сестренкам, и иногда вспоминал свою первую девушку Тому.
Дисциплина в полку постоянно падала. Даже случилось ЧП: из второй роты пропали братья Снигиревы. Вскоре объявили, что они дезертиры, повсюду искали, но так и не нашли. На четвертые сутки они сами пришли, с полными мешками провизии. Оказалось, что они гостили у своей матери, которая живет недалеко в ближайшей деревне. Скорик начал переживать, что же делать, но помочь им, он уже был не в состоянии. После чего они были приговорены к расстрелу. Командир полка добился того, что во время казни должен присутствовать только один первый полк. Братья до последнего момента не могли поверить, что их расстреляют, они считали, что их накажут или отправят в штрафной батальон, как Зеленского. Даже Скорик не верил в смертную казнь. Но Яшкин уже такое видел, поэтому был твердо уверен, что их расстреляют. После казни в казарме воцарилась
мертвая тишина. Рындин кричал «Прокляты и убиты. Все» Щусь хотел набить морду Азатьяну, когда напился ночью. Скорик тихо выпивал в своей комнате. Старообрядцы совместно нарисовали крест, и начали молиться за упокой души убитых, во главе с Колей Рындиным.
Вскоре Скорик опять пришел в землянку к Щусю, и сообщил, что после Нового года, будут введены погоны. А первый батальон направят на хлебоуборочные работы, где они останутся до отправления на фронт. На подобных работах, в лютые морозы, уже находится вторая рота.
В начале 1943 года, бойцам двадцать первого полка были выданы погоны, после чего их отправили на поезде до станции Истким. Яшкина отправили в госпиталь, чтобы он нормально долечился. Остальных направили в совхоз имени Ворошилова. Во время похода в совхоз директор Тебеньков Иван Иванович догнал Колю Рындина, Петю Мусикова и Васконяна и сказал, чтобы они пошли с ним, для остальных были предоставлены дровни с набитой соломой. В деревне Осипово, ребят распределили по домам. Щусь поселился в бараке у начальницы второго отделения Галустевой. Она осталась в сердце у Щуся надолго. Гришу Хохлака вместе с Лешей Шестаковым определили в дом стариков Завьяловых. После того, как солдаты немного отошли после сытной пищи, стали засматриваться на местных девчонок, тут-то и пригодилось умение играть на баяне Гриши Хохлака. Практически все бойцы из первого полка были родом из крестьянских семей, поэтому такой труд был им знаком, и они быстро справлялись во всей работой. Костя Уваров и Вася Шевелев смогли отремонтировать комбайн, на котором потом молотили зерно, сохранившееся под снегом.
Васконян жил у кухарки Анны. Странноватый грамотей ей не очень понравился, и тогда солдаты решили поменять его на Колю Рындина. Вскоре после этого питание стало значительно лучше, за что благодарили Николая. А Васконяна определили к старикам Завьяловым, которые зауважали его за его образование. А затем Азатьян позаботился, чтобы к Ашоту приехала мать. Командир полка даже предложил ему остаться в штабе полка, но Ашот категорически отказался, и сказал, что, как и все пойдет на фронт. На мать он уже смотрел другими глазами. Когда утром она уезжала, то чувствовала, что видит своего сына последний раз.
По истечении нескольких недель пришел приказ о возвращении в расположение полка. Никто не хотел расставаться с любимой деревушкой. Как только прибыли в казарму, всех солдат направили в баню и выдали новое обмундирование. Шпатор не мог нарадоваться, глядя на отдохнувших солдат. Этим вечером Леха Шестаков второй раз слышал песню в полку. Маршевые роты принимали генерал Лахонин, которого они встречали тогда в поле, а также майор Зарубин. Они позаботились о том, чтобы самые слабые и больные солдаты остались в полку. После больших разногласий, в полку решили оставить около двух сотен ребят, тех, которых невозможно вылечить отправят домой, чтобы они спокойно могли умереть. Двадцать первый полк отделался легко. Все командование полка отсылалось.
Все маршевые роты собирали в военном городке Новосибирска. В первую роту приехала Валерия Мефодьевна, и передала приветы от осиповских жителей. На рассвете полк вывели из казарм по боевой тревоге. По дороге им повстречалась только одна баба с пустым ведром. Она тут кинулась обратно во двор, выкинула ведра, и крестила войско, напутствуя, об успешном завершении битвы своих защитников.
Книга вторая. Плацдарм
Во второй книге события разворачиваются с середины зимы до лета 1943 года. Основная часть книги просвещена переправе осенью через Днепр.
Часть первая. Накануне переправы
После многочисленных боев весной и летом, первый полк подготавливался к переправе через реку Днепр.
В один из холодных осенних дней, части двух фронтов начали выдвигаться к берегу реки Днепр. Леха Шестаков набрал воды из речки и предупредил новобранцев, что на другом берегу располагаются вражеские силы, но в них нельзя стрелять, так как вся армия может остаться без воды. Подобный случай случился на Брянском фронте, и на берегу Днепра может случиться все что угодно.
Стрелковая дивизия, в состав которой входи артиллерийский полк была у реки поздно ночью. Недалеко расположился и стрелковый полк, где первым батальоном руководит капитан Щусь, а командиром первой роты был лейтенант Яшкин. Талгат был командиром роты у казахов. Командование взводами доверили Васе Шевелеву и Косте Бабенко, а Гришка Хохлак командовал одним отделением в звании сержанта.
Сибиряки прибыли в Поволжье еще весной, и долгое вермя стояли в пустующих и разграбленных деревнях, где проживали немцы Поволжья, но их выслали в Сибирь. Леха был хорошим связистом, поэтому его перевели в гаубичный дивизион, но он никогда не забывал товарищей из своей роты. Первый бой дивизии генерала Лаховина произошел в Задонской степи, когда они встретили на своем пути немцев, которые прорвались через фронт. Потери дивизии были немногочисленными. Командующий армией обратил внимание на эту дивизию, и на всякий случай придержал ее в резерве. Наступил такой случай под Харьковом, затем было происшествие под Ахтыркой. За тот бой Леха получил второй орден Отечественной войны. Полковник Бескапустин очень дорожил Николаем Рындиным, и держал его все время на кухне. Васконяна постоянно направляли в штаб, но он там постоянно ругался с начальником, и его возвращали в родную роту. На Дону был ранен Щуся, после чего его на два месяца комиссовали, он поехал в Осипово, и вместе с Валерией Мефодьевой сотворили еще одного малыша, в этот раз родился мальчик. Также он съездил в гости к Азатьяну в двадцать первый полк. Там ему стало известно, что старшина Шпатор по дороге в Новосибирск скончался, прямо в вагоне. Он был похоронен на полковом кладбище. Шпатор желал, чтобы его похоронили рядом с Попцовым или братьями Снигиревыми, но не смогли найти их могил. После того, как Щусь вылечился, то приехал под Харьков.
Чем ближе войска подходили к Великой реке, тем больше солдат говорило, что они не умеют плавать. За фронтом продвигается войско сытое, умытое, но круглыми сутками бдящее. Замком артиллерийского полка Зарубин, снова стал полноправным хозяином полка. Его старым другом и неожиданным родственником являлся Пров Федорович Лахонин. Родство и дружба у них были довольно странные. С дочерью начальника и со своей будущей женой Натальей, Зарубин познакомился в Сочи, когда отдыхал. Вскоре она забеременела и у них родилась прекрасная доска Ксюша. Воспитывать пришлось старикам, ведь Зарубина в то время перевели в дальний регион. Затем его отправили обучаться в столицу. После возвращения в родной гарнизон, после длительного обучения, в его доме уже бегал ребенок в возрасте одного года. В этом принял участие Лахонин. Но они смогли остаться друзьями. Наталья писала на фронт обоим мужьям.
Во время подготовки к переправе через Великую реку, бойцы нежились на солнце, и весь день купались в речке. Щусь внимательно разглядывал в бинокль левобережный остров и правый противоположный берег Днепра, и не понимал, почему выбрали именно это неудачное место для переправы. Щусь дал особое задание Шестакову, чтобы тот наладил связь через реку. Из госпиталя в артиллерийский полк вернулся Леха. Он там дошел до того, что кроме еды не мог думать больше ни о чем. В первый же день он попытался стащить несколько сухарей, но его с поличным поймал полковник Мусенко, которые отвел его к Зарубину. Вскоре майор определил Лешку в полк на телефон. Теперь Лехе нужно было подумать, как ему можно переправиться на правый берег с тяжелой катушкой со связью. В двух километрах он нашел потрепанную лодку.
После отдыха, солдаты долго не могли уснуть, все чувствовали, что завтра они погибнут. Ашот начал писать родителям, и в нем дал понять, что вероятнее всего это будет последним письмом, которое он пишет с фронта. Он не часто писал своим родителям, и чем больше он сближался со своими товарищами, тем дальше отдалялся от своей семьи. Васконян редко был участником боев, так как его опекал Щусь, и определял его в штаб. Но даже с такого теплого места он постоянно рвался к своим боевым друзьям. Щусь, также не мог заснуть, он все думал, как лучше всего переправиться через реку с минимальными человеческими потерями.
Многие бойцы так и не смогли уснуть в ту ночь. Солдат Тетеркин, которого определили в пару с Васконяном, ходил за ним как преданный оруженосец, принес немного сена и уложил Ашота, а сам прилег рядом с ним. В ночи тихо беседовали Булдаков с сержантом Финифатьевым, которые встретились в военном эшелоне, когда продвигались к Волге. Вдалеке были слышны многочисленные взрывы, немцы бомбили Великий город.
Туман долго не рассеивался, тем самым увеличив жизнь многих солдат практически на половину дня. После просветления начался артиллерийский обстрел. На правом берегу взвод разведки начал бой. Над головами пролетали эскадрильи штурмовиков. Стрелковые роты уже были на правом берегу, но никто не знал, сколько солдат осталось. Переправа началась.
Часть вторая. Переправа
Русские войска потеряли много людей во время переправы. Коля Рындин, Леха Шестаков и Булдаков были ранены. За всю войну этот момент был переломным, после чего немецкие войска начали свое отступление.
Весь левый берег и реку накрыло огнем врага. Река просто закипала, в которой было большое количество погибающих солдат. Те, кто не умел плавать, старались зацепиться, за тех, кто умел, и тем самым тащили их на дно, шаткие плоты проворачивались, которые были сделаны на скорую руку из сырого дерева. Если кто-то пытался вернуться обратно на левый берег, то их расстреливали солдаты загранотряда, и сталкивали их в воду. Одним из первых переправился батальон Шуся, и направился в овраги на правом берегу. Вместе со своим напарником Праховым, стал переправляться и Лешка.
Если бы в этом случае хорошо подготовить все части, в которых были бы солдаты, которые умеют плавать, то на правом берегу войска оказались бы в боевом состоянии. На островок добрались люди, которые вдоволь нахлебались воды, и утопили все свои боеприпасы, а также оружие. Как только они оказывались на острове, то сразу попадали под пулеметную очередь и погибали. Леха рассчитывал, что Щусь с батальоном успели покинуть остров, до того момента, когда противник его поджег. Он медленно плыл по течению немного ниже общей переправы, и разматывал кабель, которого хватило впритык до правого берега. Во время переправы ему приходилось отбиваться от тонущих солдат, которые постоянно хотели перевернуть лодку. Майор Зарубин уже ждал Леху на противоположном берегу. Теперь через реку была налажена связь, и майор начал передавать наводки для артиллерии. Через некоторое время возле Зарубина стали собираться солдаты, которые остались в живых после переправы.
Переправа все еще продолжалась. Те части, которые добрались до другого берега первыми, спрятались в оврагах, и до рассвета пытались установить связь с остальными частями. Огонь немцев был сосредоточен на правобережном речном острове. Рота Оськина достигла правого берега с минимальными потерями, и была готова к выполнению боевых задач. А Оськина два раза ранило, после чего бойцы привязали его к плоту и отправили по течению реки. Удача была на его стороне, и он попал к своим. Лешка Шестаков высадился в устье реки Черевинки, и до роты Оськина было около трехсот сажен, не судьба.
Предполагалось, что штрафная рота будет первой переправляться, взяв на себя весь огонь, но на противоположном берегу она оказалась только под утро. Над берегом, который называется плацдармом, дышать было нечем. Битва утихла. Подразделения противника были откинуты к высоте Сто, и имели большие потери, поэтому они перестали атаковать. Штрафникам удалось переправиться практически без потерь. Далеко от общей переправы, плыла лодка под руководством военного фельдшера Нельки Зыковой. Фая осталась дежурить на левом берегу, а Неля занималась переправой раненых через реку. Феликс Боярчик был в числе штрафников. Он занимался перевязкой раненых вместе с осужденным Тимофеем Назаровичем Сабельниковым. Тимофей был хирургом армейского госпиталя, которого судили за то, что во время операции у него на столе скончался раненый солдат. Штрафники окопались вдоль всего берега. Штрафной роте не выдавали оружия и провизию.
Батальон Щуся расположился по оврагам и закреплял свои позиции. Разведчики занимались установлением связи со штабом, и собирали остатки рот и взводов. Бали найдены оставшиеся в живых солдаты из роты Яшкина. Сам он, также остался в живых. У них была простая задача: нужно было пройти глубже на правом берегу, закрепить позиции, и ждать когда партизаны с тыла и десант с неба нанесут удар по противнику. Но связь так и не наладили, и командир батальона понимал по стрельбе, что немцы стараются отрезать батальон от переправы. На рассвете уже было известно, что у склона высоты Сто окапалось около четырех сотен человек - это то, что осталось от трехтысячной армии. По сообщениям разведчиков стало известно, что связь появилась у Зеленцова. Щусь направил к нему трех связистов. Щусь помнил двоих из них, а вот Зеленцова, который теперь был Шороховым, он не признал.
Шестаков оставил лодку в низовье устья реки Черевинки, и со спокойной душой вернулся под яр, где солдаты делали окопы в высоком откосе. У Финифатьева почти получилось доставить к правому берегу баркас с боеприпасами, но его посадили на мель. Теперь нужно было добраться до этого баркаса. От полковника Бескапустина прибили связисты, который располагался недалеко от Черевинки. Пока утром не рассеялся туман, баркас утащили в устье речки. Как только взошло солнце, Фая и Неля прибыли за раненным Зарубиным, но он не поплыл, и стал дожидаться замены.
Командование уточнило разведывательные данные и сникло. Получилось, что у противника отбили порядка пяти километров берега в ширину, и около одного километра в глубину. Для достижения таких результатов был затрачено несколько десятков тысяч боеприпасов, топлива, а также двадцать тысяч людей, которые были убиты или утонули. Потери были ужасающими.
Шестаков подошел к воде для того чтобы помыться, и тут встретил Феликса Боярчика. Спустя определенное время Сабельников и Боярчик были временными гостями в отряде Зарубина. Тогда на Орловщине Боярчик получил ранение, затем лечился в госпитале в Туле, там его определили на пересыльный пункт. После этого Феликса определили к артиллеристам. Совсем недавно артиллерийская бригада потеряла два своих орудие, а третье было отделено от батареи и спрятано в кустах. В Советском Союзе машины ценились дороже жизни человека, поэтому командование осознавало, что за утерю орудия их никто не похвалит. Два орудия удалось списать, а вот еще одно ржавело в каких-то кустах без одного колеса. Пропажу колеса обнаружил командир батареи, когда на посту стоял Боярчик. В результате чего, Феликса отдали под трибунал и определили в штрафную роту. После этого ему не хотелось жить.
На двух плотах, поздно ночью, на плацдарм был переправлен отборный загранотряд, у которого на вооружении были новые пулеметы. Вместе с отрядом было решено переправить боеприпасы, для осужденных, чтобы они своей кровью могли искупить вину. Но забили переправить провизию и медикаменты. После разгрузки, понтоны были быстро отправлены назад, так как на другом берегу было много важных дел.
С самого начала войны баварец Макс Куземпель и Остзеец Ганс Гольбах были напарниками. Вместе были в советском плену, и вместе бежали оттуда, а затем попали обратно на фронт по глупости Гольбаха. Когда штрафники двинулись в бой, то Феликс закричал «Убейте меня», прыгнул в окоп к немцам. Но его тогда не убили, а взяли в плен, хотя он желал умереть. Тимофей Сабельников погиб в этом бою одним из первых.
Для Щуся этот день был тревожным по-особенному. После того, как штрафная рота была уничтожена, немцы решили ликвидировать партизанский отряд. Бой продолжался около двух часов, после чего в небе появились самолеты, и началась высадка десанта. Операция не была продумана до конца, в результате чего, хорошо обученный отряд десантов, состоящий из почти двух тысяч человек, был уничтожен, не долетев до поверхности земли. Теперь немцы должны взяться за отряд Щуся, и он это понимал. Ему сообщили, что Коля Рындин тяжело ранен в бою. Щусь вызвал по телефону Леху Шестакова и приказал ему переправить на тот берег Рындина. Целое отделение тащило Колю к лодке. Лодку оттолкнул Васконян, и затем еще долго стоял на берегу, будто прощаясь со своим товарищем. Добравшись до левого берега Леха, еле дотащил Рындина до медсанбата.
Лешке не удалось переправиться через реку незаметно. Практически все проведенные телефонные линии через реку, замолчали. Начальник связи отдал приказание Шестакову о переправе связи с одного берега на другой. Зарубин прекрасно понимал, что на Шестакова возложили чужую работу, но решил промолчать, предоставив бойцу самому принять решение. Лешка взял лодку, с несколькими ранеными и добрался до противоположного берега. Ему выдали катушку с кабелем и двух помощников, которые вообще не умели плавать. Уже светало, когда они плыли обратно. Туман тоже начал рассеиваться, поэтому, как только лодка оказалась посредине реки, немцы начали ее обстреливать. Гнилое судно перевернулось, и два помощника сразу пошли ко дну, а Леха отплыл в сторону. Он изо всех сил старался работать руками и ногами, стараясь не думать о трупах на дне реки. У него хватило сил добраться до песчаного берега. Тут же двое солдат подхватили его и оттащили в окоп. Затем он самостоятельно заполз в укрытие и сразу потерял сознание. О нем позаботился Леша Булдаков.
После того, как Шестаков пришел в себя, то увидел перед собой Зеленцова, он же Шорохов. Он сказал ему, что идет под высоту Сто, так как немцы атакуют батальон Щуся. Лешка встал и доложил Зарубину, что не удалось наладить связь, и попросил отлучиться ненадолго. Майор не стал спрашивать, зачем и куда. Леха перешел речушку Черевинку, и стал продвигаться вверх по течению. Затем он увидел в овраге наблюдательный пункт немцев. Дальше он нашел место, где русский отряд столкнулся с вражескими войсками. Васконян и Тетеркин были среди погибших.
А к Зарубину пришел подполковник Славутич. Он попросил дать ему несколько человек, для того чтобы взять вражеский наблюдательный пункт. Зарубин определил туда Шестакова, Финифатьева, Шорохова и Мансурова. В результате операции погибли Мансуров и Славутич, а Финифатьева ранило. В плен было взято несколько немцев, от которых стало известно, что штаб врагов находится в селе Великие Криницы. В четыре тридцать артиллерия начала обстрел высоты Сто, орудия превратили поселок в руины. Высота была взята уже вечером. На смену Зарубину, с левого берега прибыл начальник штаба Понайотов, и привез с собой много провизии. Майор был не в состоянии идти сам, поэтому до лодки его донесли. На правом берегу всю ночь просидели раненые, надеясь на то, что за ними пришлют лодку.
Нелькин отец был котельщиков в паровозном депо в Красноярске, затем его объявили врагом народу и расстреляли. А мать осталась с четырьмя дочурками. Самой здоровой и красивой являлась Неля. Крестным отцом Нельки, стал врач Порфирь Данилович, который устроил ее на курсы медсестер. Как только началась война, Нелька оказалась на фронте, где повстречалась с Фаей. У Фаи была ужасная тайна: ее тело было полностью покрыто густой шерстью. Родители ее называли обезьянкой. Нелька оберегала Фаю как свою сестра и постоянно защищала ее. Без подруги Фая уже не могла обходиться.
Ночью, Шестакова у телефона сменил Шорохов. На фронте Шорохов себя хорошо чувствовал, будто это для него была рискованная игра. Он был сыном раскулаченного крестьянина Жердякова из села Студенец. В его памяти осталось: он бежит, а его отец настегивал лошадь. Рабочие торфозаготовительного поселка подобрали его и дали лопату в руки. После того, как он отработал два года, попал в блатную компанию, и затем тюремное заключение. Потом был побег, грабежи, убийство, потом опять тюремное заключение и лагерь. К этому времени Шорохов уже был настоящим лагерным волком, свои фамилии постоянно менял: Черемных, Жердяков, Зеленцов, Шорохов. В данный момент у него была только одна цел: выжить в бою, найти судью Анисима Анисимовичи зарезать его, как своего врага.
Через некоторое время на плацдарм было направлено около сотни солдат, несколько ящиков боеприпасов и немного провизии. Всего этого добился Бескапустин. Щусь отбил у немцев блиндаж и занял там позицию. Но он понимал, что это на непродолжительное время. С Щусем была налажен связь, но утром его стали атаковать немецкий войска, отрезая резервный путь к реке. И в этот смертельный час телефонную линию занял начальник политотдела, зачитывая статью газеты «Правда». У Щуся не хватило терпения, затем вмешался Бескапустин и отключил связь.
Весь день шли непрерывные бои. Вражеские войска очистили высоту Сто, и немного потеснили русские отряды. На левом берегу уже были сформированы войска, но никто не знал для чего. Утро было суматошным. На верху реки немцы взорвали баржу, которая перевозила сахарную свеклу, овощи прибило течением к плацдарму, поэтому солдаты начали собирать урожай. В течение всего дня бои не прекращались. Первому батальону досталось больше всех. С наступлением вечера, начальнику политотдела допустили к работе. Находясь в гуще событий, этот человек совершенно ничего не знал о войне.
Булдаков думал только о еде. Он пытался отвлечься, вспоминая родную деревню и отца, но мысли все равно возвращались к еде. Тут он решает раздобыть что-нибудь у немцев. Посреди ночи Шорохов и Булдаков вернулись с тремя немецкими ранцами с едой, и поделили между товарищами.
Немцы уже не предпринимали активных действий, с наступлением утра. В штабе дивизии приказали восстановить положение. Полковник Бескапустин решил с последними силами атаковать вражеские отряды. Булдаков не желал расставаться с Финифатьевым, будто чувствуя, что они больше не увидятся. Во время бомбардировки в дневное время высокий берег осел, и под ним оказалось несколько сотен солдат, Финифатьев погиб.
Сначала полк Бескапустина успешно продвигался вперед, но на склоне высоты Сто наткнулись на мины. Бойцы побежали обратно к реке, бросив свое оружие. Через двое суток у Бескапустина осталось около тысячи боеспособных солдат, а в батальоне Щуся не более полутысячи человек. Посредине дня атаку возобновили. Если у Булдакова были бы нормальные сапоги, то он смог бы добежать до пулемета немцев, но у него были тесные ботинки, которые привязаны веревками к ногам. В пулеметное гнездо с тыла, свалился Лешка. Он уже не маскировался, и сосредоточился на цели до такой степени, что не обратил внимания на нишу, которая была прикрыта плащ-палаткой. Из ниши выбежал вражеский офицер и всю обойму пистолета разрядил в спину Булдакова. Леха не успел на него кинуться из-за тесных ботинок. После того, как пулеметчики услышали выстрелы за своей спиной, они бросились бежать, думая, что русские солдаты обошли их.
Булдаков еще был жив. В этот день было много неожиданных схваток и потерь. Силы солдат уже были на исходе. За берег держались, только благодаря своему упрямству. Вечером пошел дождь, который привел в чувства Булдакова. Из последних сил он перевернулся на живот, и начал передвигаться к реке.
Большое количество вшей одолевало людей. Над рекой проплывал запах разлагающихся трупов. Высоту опять пришлось оставить. Немцы стреляли по всему, что двигалось. А по телефону просили еще немного потерпеть. С наступлением ночи, Шестаков заступил на дежурство. По переднему краю стреляли немцы. Связь постоянно обрывалась, поэтому Лешка постоянно выходил на линию. После очередного разрыва связи ор пошел ее восстанавливать, и взрывом мины его откинуло в овраг. После чего потерял сознание. Утром Шорохов обнаружил, что Лешки нигде нет. Через некоторое время он нашел его в овраге. Он сидел и сжимал конец провода в кулаке, от взрыва его лицо было изуродовано. Шорохов наладил связь и доложил Понайтотову, что Алексей погиб. Понайотов приказал Шорохову бежать за Лешкой, и добился того, что за ранеными прислали лодку с того берега. Переправу организовала Неля. В лодке она обнаружила раненного человека. Там лежал Булдаков. Перегруз не испугал Нельку, и она забрала его с собой.
В нескольких километрах от плацдарма вверх по реке началась артиллерийская подготовка. Учитывая прежние ошибки, командование начало новое наступление. В этот раз артиллерия нанесла мощный удар. Начались работы по возведению переправы. Рано утром возводилась еще одна переправа ниже по реке. Тем, кто остался в живых, приказали идти в бой вместе с другими отрядами. Щусь шел впереди с пистолетом.
В оставшихся домах деревни, бойцам раздавали мыло, табак, еду. В одном из домов на соломе отдыхали офицеры. Мусенок залетел к ним, и устроил разгон по поводу отсутствия часового. Не выдержав, Щусь нагрубил политработнику. Мусенка одновременно боялись и ненавидели. Он постоянно лез не в свое дело. У него была царская жизнь, в его распоряжении было четыре транспорта. В кузове одного из автомобилей, было оборудовано небольшое жилье, где все время находилась машинистка Изольда. У этой красавицы был орден Красной Звезды, а также медаль «За боевые заслуги».
Мусенок никак не мог остановиться, когда начал отчитывать Щуся как подростка. Но он плохо знал офицеров, которые несколько дней провели в непрерывных боях. Через некоторое время Щусь, договорился с водителем Мусенка, который его тоже ненавидел, что тот на всю ночь отлучится за газовым ключом. После того, как Щусь убедился, что Мусенок уже спит, завел машину и приехал на минное поле. Подобрал небольшой уклон и толкнул машину. Был мощный взрыв. После чего, Щусь вернулся в дом и уснул.
На правом берегу выкопали большую яму и хоронили в ней павших солдат. А на левом берегу хоронили начальника политотдела. Рядом с гробом стояла Изольда в черном платке. На реке образовался обелиск. А за рекой копали еще несколько ям для трупов. Через несколько лет здесь будет искусственное море, а к могиле Мусенка, ветераны войны и пионеры будут приносить цветы.
Вскоре советская армия переправиться через реку и соединит все четыре плацдарма. Немцы направят сюда основные силы, а русские войска прорвут фронт, вдалеке от этих плацдармов. Немецкие войска еще будут наступать. Корпусу Лахонина еще крепко достанется. А сам он станет командующим армией, и под свое крыло возьмет дивизию Щуся. Бескапустин станет генералом. Нелька получит еще одно ранение. За время ее отсутствия, Фая наложит на себя руки. Зарубин и Яшкин будут удостоены звания Героя, и их комиссуют по инвалидности. После осенних боев, два фронта начнут охватывать немецкие войска. Вражеские войска обратятся в бегство. Немцев начнут одолевать вши, войска будут болеть и голодать. И затем преследующие русские войска вконец раздавят вражеские отряды.

Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Прокляты и убиты». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.

Краткое содержание

«Прокляты и убиты» Астафьев

Книга первая. Чёртова яма.

Действие происходит в конце 1942 года в карантинном лагере первого резервного полка, расположенного в Сибирском военном округе недалеко от станции Бердск.

Часть первая.

Новобранцы прибывают в карантинный лагерь. Через некоторое время выживших, среди которых Лёшка Шестаков, Коля Рындин, Ашот Васконян и Лёха Булдаков, переводят в расположение полка.

Поезд остановился. Какие-то равнодушно-злые люди в ношеной военной форме выгоняли новобранцев из тёплых вагонов и выстраивали их возле поезда, разбивали на десятки. Потом, построив в колонны, ввели в полутёмный, промёрзлый подвал, где вместо пола на песок были набросаны сосновые лапы, велели располагаться на нарах из сосновых брёвнышек. Покорность судьбе овладела Лёшкой Шестаковым, и когда сержант Володя Яшкин назначил его в первый наряд, он воспринял это без сопротивления. Был Яшкин малоросл, худ, зол, уже побывал на фронте, имел орден. Здесь, в запасном полку, он оказался после госпиталя, и вот-вот снова уйдёт на передовую с маршевой ротой, подальше от этой чёртовой ямы, чтоб она сгорела — так заявил он. Яшкин прошёлся по карантину, оглядывая новобранцев — блатняков с золотых приисков Байкита, Верх-Енисейска; сибирских старообрядцев. Один из старообрядцев назвался Колей Рындиным, из деревни Верхний Кужебар, что стоит на берегу реки Амыл — притоке Енисея.

Утром Яшкин выгнал народ на улицу — умываться снегом. Лёшка поглядел вокруг и увидел крыши землянок, чуть припорошенные снегом. Это и был карантин двадцать первого стрелкового полка. Мелкие, одноместные и четырёхместные землянки принадлежали строевым офицерам, работникам хозслужбы и просто придуркам в чинах, без которых ни одно советское предприятие обойтись не может. Где-то дальше, в лесу, были казармы, клуб, санслужбы, столовая, бани, но карантин находился от всего этого на приличное расстояние, чтобы новобранцы не занесли какую-нибудь заразу. От бывалых людей Лёшка узнал, что скоро их определят в казармы. За три месяца они пройдут боевую и политическую подготовку и двинутся на фронт — дела там шли не важно. Оглядывая загаженный лес, Лёшка вспомнил родную деревню Шушикары в низовьях Оби.

У парней посасывало в сердце оттого, что вокруг всё было чужое, незнакомое. Даже они, выросшие по баракам, по деревенским избам да по хибарам городских предместий, оторопели, когда увидели место кормёжки. За длинными прилавками, прибитыми к грязным столбам, прикрытыми сверху тесовыми корытами, наподобие гробовых крышек, стояли военные люди и потребляли пищу из алюминиевых мисок, одной рукой держась за столбы, чтобы не упасть в глубокую липкую грязь под ногами. Это называлось летней столовой. Мест здесь, как и везде в Стране Советов, не хватало — кормились по очереди. Вася Шевелёв, успевший поработать комбайнёром в колхозе, глядя на здешние порядки, покачал головой и грустно сказал: «И здесь бардак». Бывалые бойцы посмеивались над новичками и давали им дельные советы.

Новобранцев брили наголо. Особенно трудно с волосами расставались старообрядцы, плакали, крестились. Уже тут, в этом полужилом подвале, парням внушалась многозначительность происходящего. Политбеседы проводил не старый, но тощий, с серым лицом и зычным голосом, капитан Мельников. Вся его беседа была так убедительна, что оставалось только удивляться — как это немцы умудрились достичь Волги, когда всё должно быть наоборот. Капитан Мельников считался одним из самых опытных политработников во всём Сибирском округе. Работал он так много, что ему некогда было пополнять свои куцые знания.

Карантинная жизнь затягивалась. Казармы не освобождались. В карантинных землянках теснота, драки, пьянки, воровство, вонь, вши. Никакие наряды вне очереди не могли наладит порядок и дисциплину среди людского сброда. Лучше всего здесь себя чувствовали бывшие урки-арестанты. Они сбивались в артельки и грабили остальных. Один из них, Зеленцов, собрал вокруг себя двух детдомовцев Гришку Хохлака и Фефелова; работяг, бывших механизаторов, Костю Уварова и Васю Шевелева; за песни уважал и кормил Бабенко; не отгонял от себя Лёшку Шестакова и Колю Рындина — пригодятся. Хохлак и Фефелов, опытные щипачи, работали по ночам, а днём спали. Костя и Вася заведовали провиантом. Лёшка и Коля пилили и таскали дрова, делали всю тяжёлую работу. Зеленцов сидел на нарах и руководил артелью.

Однажды вечером новобранцам велели покинуть казармы, и до поздней ночи держали их на пронизывающем ветру, отобрав всё их жалкое имущество. Наконец поступила команда войти в казарму, сперва маршевикам, потом новобранцам. Началась давка, места не было. Маршевые роты заняли свои места и «голодранцев» не пускали. Та злобная, беспощадная ночь запала в память как бред. На утро ребята поступили в распоряжение усатого старшины первой роты Акима Агафоновича Шпатора. «С этими вояками будет мне смех и горе» — вздыхал он.

Половина мрачной, душной казармы с тремя ярусами нар — это и есть обиталище первой роты, состоящей из четырёх взводов. Вторую половину казармы занимала вторая рота. Всё это вместе образовывало первый стрелковый батальон первого резервного стрелкового полка. Казарма, построенная из сырого леса, так и не просохла, была всегда склизкой, плесневелой от многолюдного дыхания. Согревали её четыре печи, похожие на мамонтов. Разогреть их было невозможно, и в казарме всегда было сыро. К стене был прислонён стеллаж для оружия, там виднелось несколько настоящих винтовок и белели макеты, сделанные из досок. Выход из казармы закрывался дощатыми воротами, возле них пристройки. Слева — каптёрка ротного старшины Шпатора, справа — комната дневальных с отдельной железной печкой. Весь солдатский быт был на уровне современной пещеры.

В первый день новобранцев сытно покормили, потом повели в баню. Молодые бойцы повеселели. Ходили разговоры о том, что выдадут новое обмундирование и даже постельное бельё. По дороге в баню Бабенко запел. Лёша ещё не знал, что долго он теперь в этой яме никаких песен не услышит. Улучшения в жизни и службе бойцы так и не дождались. Переодели их в старую одежду, заштопанную на животе. Новая, сырая баня не прогревалась, и парни совсем продрогли. Для двухметровых Коли Рындина и Лёхи Булдакова подходящей одежды и обуви не нашлось. Мятежный Лёха Булдаков скинул тесную обувь и пошёл в казарму босиком по морозу.

Постелей служивым тоже не выдали, зато на строевые занятия выгнали уже на следующий день с деревянными макетами вместо винтовок. В первые недели службы ещё не гасла надежда в сердцах людей на улучшение жизни. Ребята ещё не понимали, что этот быт, мало чем отличающийся от тюремного, обезличивает человека. Коля Рындин родился и рос возле богатой тайги и реки Амыл. Нужды в еде никогда не знал. В армии старообрядец сразу почувствовал, что военное время — голодное время. Богатырь Коля начал опадать с лица, со щёк сошёл румянец, в глазах сквозила тоска. Он даже начал забывать молитвы.

Перед днём Октябрьской Революции наконец прислали ботинки для большеразмерных бойцов. Булдакову и тут не угодили, он запустил обувь с верхних нар, за что и попал на беседу к капитану Мельникову. Булдаков жалостливо повествовал о себе: родом он из городского посёлка Покровки, что под Красноярском, с раннего детства среди тёмного народа, в бедности и труде. О том, что отец, буйный пропойца, почти не выходил из тюрьмы, также как и два старших брата, Булдаков сообщать не стал. О том, что сам он только призывом в армию отвертелся от тюрьмы, Лёха тоже умолчал, зато соловьём разливался, повествуя о своём героическом труде на лесосплаве. Потом вдруг закатил глаза под лоб, притворился припадочным. Капитан Мельников пулей выскочил из каптёрки, и с тех пор на политзанятиях всегда косился на Булдакова с опаской. Бойцы же уважали Лёху за политическую грамотность.

На 7 ноября открыли зимнюю столовую. В неё голодные бойцы, затаив дыхание, слушали по радио речь Сталина. Вождь народов говорил, что Красная Армия взяла инициативу в свои руки, благодаря тому, что у Страны Советов необычайно крепкие тылы. Люди свято верили этой речи. В столовой присутствовал командир первой роты Пшённый — внушительная фигура с крупным, величиной с ведро, лицом. Командира роты ребята знали мало, но уже боялись. Зато заместителя командира роты младшего лейтенанта Щуся, раненного на Хасане и там получившего орден Красной Звезды, приняли и полюбили сразу. В этот вечер роты и взводы расходились по казармам с дружной песней. «Каждый бы день товарищ Сталин выступал по радио, вот бы дисциплина была» — вздыхал старшина Шпатор.

На другой день праздничное настроение роты прошло, бодрость духа испарилась. За утренним туалетом бойцов наблюдал сам Пшённый, и если кто-то хитрил, он собственноручно стягивал с него одежду и до крови растирал лицо колючим снегом. Старшина Шпатор только головой качал. Усатый, седой, худенький, ещё в империалистическую войну бывший фельдфебелем, Шпатор встречал разных зверей и самодуров, но такого, как Пшённый ещё не видывал.

Недели через две состоялось распределение бойцов по спецротам. Зеленцова забрали в миномётчики. Старшина Шпатор изо всех сил старался сбыть с рук Булдакова, но его не брали даже в пулемётную роту. Сидя босиком на нарах, этот артист целый день читал газеты и комментировал прочитанное. «Стариков» оставшихся от прошлых маршевых рот и положительно действовавших на молодёжь, разобрали. Взамен Яшкин привёл целое отделение новичков, среди которых был больной, дошедший до ручки, красноармеец Попцов, мочившийся под себя. Старшина покачал головой, глядя на синюшного парнишку, и выдохнул: «О Господи…».

Старшина был командирован в Новосибирск, и на каких-то спецскладах сыскал для удальцов-симулянтов новое обмундирование. Булдакову и Коле Рындину деваться больше было некуда — вступили в строй. Булдаков всячески увиливал от занятий и портил казённое имущество. Щусь понял, что Булдакова ему не укротить, и назначил его в свою землянку дежурным. Булдаков хорошо себя почувствовал на новом посту и принялся тащить всё, что можно, особенно еду. При этом он всегда делился с друзьями и с младшим лейтенантом.

Сибирская зима входила в середину. Давно уже было отменено закаливающее обтирание снегом по утрам, но всё равно многие бойцы успели простудиться, казарму по ночам разваливал гулкий кашель. По утрам умывались только Шестаков, Хохлак, Бабенко, Фефелов, иногда Булдаков и старик Шпатор. Попцов уже не выходил из казармы, лежал серым, мокрым комком на нижних нарах. Поднимался только чтобы поесть. В санчасть Попцова не брали, он там уже всем надоел. Доходяг с каждым днём становилось всё больше. На нижних нарах лежало до десятка скорченных скулящих тел. На служивых навалилась беспощадная вша и куриная слепота, по-учёному гемералопия. По казарме, шаря руками по стенам, бродили тени людей, что-то всё время ищущих.

Невероятной изворотливостью ума добивались вояки способов избавиться от строевых занятий и добыть чего-нибудь пожевать. Кто-то придумал нанизывать картошку на проволоку и опускать в трубы офицерских печей. А тут ещё первую роту и первый взвод пополнили двумя личностями — Ашотом Васконяном и Боярчиком. Оба были смешанной национальности: один полуармянин-полуеврей, другой — полуеврей-полурусский. Оба по месяцу пробыли в офицерском училище, дошли там до ручки, лечились в медсанчасти, и оттуда их, немного оживших, свалили в чёртову яму — она всё стерпит. Васконян был долговяз, тощ, лицом бледен, бровями чёрен и сильно картавил. На первом же политзанятии он сумел испортить работу и настроение капитана Мельникова, возразив ему, что Буэнос-Айрес находится совсем не в Африке, а в Южной Америке.

Было Васконяну в стрелковой роте ещё хуже, чем в офицерском училище. Туда он попал по причине изменения военной ситуации. Отец его был главным редактором областной газеты в Калинине, мать — замзавотделом культуры облисполкома того же города. Домашнего, изнеженного Ашотика растила домработница Серафима. Лежать бы Васконяну на нижних нарах рядом с доходягой Попцовым, но этот чудак и грамотей приглянулся Булдакову. Он и его компания не давали забивать Ашота, учили его премудростям солдатской жизни, прятали от старшины, от Пшённого и Мельникова. За эту заботу Васкорян пересказывал им всё, что успел прочитать за свою жизнь.

22 июня 2016 года исполнилось 75 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Память о ней осталась в документальных материалах, хрониках, в снимках военных фотокорреспондентов, в мемориалах и обелисках, в сердце тех, кто пережил войну и тех, кто хранит её в своих семейных альбомах и преданиях.

Самым важным источником информации о войне стала книга. Правду о войне донесли до нас советские писатели, которые находились на фронтах в качестве военных корреспондентов. Не секрет, что советский политический режим требовал от авторов непременного присутствия линии коммунистической партии и её роли в совершении подвигов и героических поступков. Так и случилось, что истинно правдивых книг о войне, отразивших не официальную версию событий, а реалии, действительный ужас и кошмар того, что случилось 75 лет назад, не так уж и много. Одна из таких книг - роман Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». Но прежде чем рассказать о романе и о том, какой след он оставляет в сердце читателя, хотелось бы несколько слов написать об авторе.

Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) рано потерял маму, воспитывался в детском доме, окончил ремесленное училище. На фронт ушёл добровольцем в 1942 году, был тяжело ранен, войну закончил в 1945 году. После войны работал слесарем, грузчиком, окончил вечернюю школу. Литературные способности позволили Виктору Петровичу закончить Высшие литературные курсы в Москве. Астафьев писал и для детей, и для молодёжи, и для взрослых. В его литературном багаже множество рассказов, повестей, романов. Моё знакомство с его творчеством началось, к великому сожалению, уже в зрелом возрасте, когда вместе с детьми мы прочитали рассказ «Зачем я убил коростеля?» Рассказ очень расстроил и меня, и моих детей, так правдиво автор описал детскую жестокость и так искренне покаялся в конце за тот давний детский недостойный поступок.

И вот совсем недавно в Интернете попался видеоролик о встрече Виктора Петровича Астафьева с его другом Георгием Жжёновым. Встреча неофициальная, за столом, съёмка любительская. До глубины души потрясло то, что говорил писатель о войне. Совсем не то, что говорили в советской школе мои учителя литературы. Совсем не то, что мы читали в газете «Пионерская правда»… Совсем не то, что показывали в иных советских фильмах о войне. Не скрою, речь писателя меня немного расстроила табуированной лексикой, которой он то и дело пользовался. Он говорил о той войне, которую видел и прошёл сам!

Приведу отрывок рассуждений Виктора Петровича: «У нас же несметные богатства и самое бесценное богатство - русский многотерпеливый народ. Уж расходуют его, расходуют, жгут возле домен, мартенов, коксовых батарей, морят его, как таракана, медной, алюминиевой и всякой химической отравой, вот уж и радиацию на него напустили, а он всё ещё тащится на работу, ещё исполняет, пусть уж и худенько, «свой долг» в армии » . Наверное, именно в тот момент возникло непреодолимое желание «почитать Астафьева».

Выбор пал на роман «Прокляты и убиты ».

Первая часть - «Чёртова яма» была написана в 1992 году, вторая «Плацдарм» - в 1994. В первой части описывается жизнь новобранцев в военном городке в Сибири, где они должны пройти боевую и политическую подготовку и отправиться на фронт. Вторая часть повествует об обороне Великокриницкого плацдарма во время переправы через Днепр.

Сказать, что роман потрясает - это ничего не сказать. Он выворачивает мехом внутрь, он ошеломляет кровавой правдой о том, что на самом деле творилось на передовой, о гигантских нелепых потерях и смертях, на которые посылали солдат военачальники только лишь для того, чтобы отправить «красивый отчёт» в Кремль. Писатель становится, по мнению литературного критика Н.Ивановой, буквально жестоким: нет для него героики (в привычном понимании) на войне, а есть полный разрыв со стереотипами и клише «военной прозы». В чёртовой яме, где господствуют и гнев, и смех, и страх, и горе, и смерть по приказу согласно директивам товарища Сталина, совсем не «парни бравые, бравые, бравые» прилежно готовятся к военным действиям, а выживают голодные, холодные, вшивые, насквозь простуженные и больные кишечными инфекциями вчерашние школьники. А нам-то рассказывали, что для солдат были выстроены отличные тёплые казармы, клубы, санитарные лазареты, уютные столовые, бани, пекарни, чтобы, как говорится, всё для фронта, всё для победы… Астафьев настолько ярко и хлёстко описывает всё то, что пришлось пережить в чёртовой яме новобранцам, настолько вживается в образ рассказчика, который с этими новобранцами ест из одного котелка, что нет повода ему не верить. Когда я слышу из уст некоторых, мол, «Сталина на вас нет», я с содроганием вспоминаю эпизод о расстреле братьев Снегирёвых и дальнейшую судьбу их матери, вина которой была лишь в том, что она мать приговорённых к смерти за дезертирство. Хороши дезертиры, смотавшиеся к маме за харчами и через сутки вернувшиеся в расположение. Но товарищ Сталин не зря указы подписывал, и пустили в расход братишек, закопав как собак в щель-могилу…

«И был еще краткий миг, когда в строю батальона и по-за строем увидели, как старший брат Еремей решительно заступил за своего брата, приняв в грудь почти всю разящую силу залпа. Его швырнуло спиной поперёк мёрзлой щели, он выгнулся всем телом, нацарапал в горсть земли и тут же, сломившись в пояснице, сверкнув оголившимся впалым животом, вяло стёк вниз головой в глубь щели. Брат его Сергей ещё был жив, хватался руками за мёрзлые комки, царапал их, плывя вместе со стылым песком вниз, шевелил ртом, из которого толчками выбуривала кровь, всё ещё пытаясь до кого-то докричаться. Но его неумолимо сносило в земную бездну, он ногами, с одной из которых свалился ботинок, коснулся тела брата, опёрся о него, взнял себя. Чтобы выбиться наверх к солнцу, всё так же ярко сияющему, золотую пыльцу сыплющему. Но глаза его, на вскрике выдавившиеся из орбит, начало затягивать плёнкой, рот свело зевотой, руки унялись, и только пальцы никак не могли успокоиться, всё чего-то щупали, всё кого-то искали...»

Перечитывая эти строки из романа, невозможно остаться равнодушным, и стылый морок падает на сердце, когда вспоминаешь: «Сталина на вас нет...»

Конечно, в романе есть и солдатский юмор, и любовь, и братская дружба, но все-таки роман настолько драматический, что людям сентиментальным и воспринимающим написанное буквально его лучше не читать.

Чем стал роман для меня?

Наверное, первой книгой о ТАКОЙ войне, которую я представляла несколько иначе. Он отозвался горьким вкусом понимания того, что находится вне пределов человеческого сознания. Вне пределов разума, здравого смысла и жизненного ориентира. Закрыв книгу на последних строчках «остатки немецких дивизий подавят гусеницами танков, дотопчут в снегу конницей, расщепают, разнесут в клочья снарядами и минами преследующие их советские войска » , я поняла, что для меня война отныне станет тем же, чем и для великого писателя Виктора Петровича Астафьева. Его правда стала моей правдой, а настоящую правду знает только Бог…

Виктор Петрович Астафьев

«Прокляты и убиты»

Прокляты и убиты (1995) - роман Виктора Астафьева из 2-х книг: «Чертовая яма», которая написана в 1990-1992 гг., и «Плацдарм», созданный в 1992-1994 гг. Первая книга имеет 2 части, сюжет которых разворачивается в 21-м запасном стрелковом полку недалеко от станции Бердск с осени 1942 года по зиму 1943. Действие начинается с прибытия в тренировочную часть молодых солдат, разных по характеру и происхождению: полу-ханта Лешки Шестакова, комбайнера Васи Шевелева, старообрядца Коли Рындина, блатного арестанта Зеленцова, детдомовцев Гришки Хохлака и Фефелова, своенравного Лехи Булдакова и других. Позже в их полк прибыло пополнение из Казахстана. К новобранцам присоединились также Феликс Боярчик и Ашот Васконян. Все они попадают в одну роту после карантина под командование лейтенанта Щуся. Старшина Шпатор, служивший еще со времен царя, встречает новобранцев, среди которых большинство необразованных выходцев из дальних деревень и селений, а некоторые из них имеют проблемы с законом. Параллельно с происходящими событиями рассказываются истории довоенной жизни ребят. Сложные условия способствуют сплоченности разношерстных призывников в дружный коллектив, готовый к боевым действиям. Новобранцы преодолевают многие трудности: холод, сырость, голод, конфликты среди ребят и с командирами, между которыми также появляются противоречия. Бытовые условия в тренировочной базе напоминали тюремные. На глазах будущих солдат происходит несколько страшных событий: командир роты забивает ногами до смерти мальчишку, обессиленного от голода, расстреливают двух братьев, ушедших за едой в самоволку, судят Зеленцова. Первую роту направили в деревню Осипово для помощи местным жителям, где солдаты попали в нормальные условия с хорошей пищей. Появление молодых ребят преображает жизнь селения, завязываются любовные романы. Но вскоре солдат отправляют на фронт.

Вторая книга «Плацдарм» повествует о событиях на Днепре с сентября по октябрь 1943 года. Вначале кратко описывается путь молодых солдат, который они преодолели из Бердска до Днепра. По дороге они участвовали в боях, все главные герои остались в живых, пополнив свою команду несколькими командирами: Лахониным, Зарубиным, Мусенком и другими. Внимание привлекают и второстепенные персонажи: сержант Финифатьев, две медсестры и немецкие военнослужащие. Описываются боевые действия по форсированию и удержанию Днепра. Солдаты должны были захватить и закрепиться на Великокриницком плацдарме семь, а может и больше, дней для отвлечения внимания противника. Ситуация видится совсем по-разному непосредственными участниками, которыми являются герои и их командиры, и находящимися в безопасности по другую сторону реки политическими руководителями и маршалами. События представлены как в представлении главных героев, так и со стороны противника. Многие персонажи лишились жизни или получили тяжелые ранения на плацдарме, а судьба некоторых осталась неизвестной. Ужас боевых действий, сопутствующих множеством смертей и увечий, сопоставляется с Божьим наказанием за человеческие грехи.

Роман Виктора Петровича Астафьева «Прокляты и убиты» состоит из дух частей. Первая часть повествует о подготовке молодого пополнения к боевым действиям. Вторая часть романа повествует уже о боевых действиях этих призывников 1924 года рождения.

Сказать, что роман Астафьева антисоветский, будет абсолютно неверно, хотя автор в своём произведении постоянно весьма нелестно отзывается и о политработниках и, вообще о советской власти. И всё-таки, если внимательно читать этот последний роман писателя, то кроме как просоветским его назвать нельзя ни в коем случае. И я это докажу.

Первая часть романа, которую автор назвал «Чёртова яма», изображает быт молодого пополнения в учебном подразделении, где готовили новобранцев к боевым действиям. К 1943 году у нас, в СССР осознали, что посылать демобилизованных людей сразу на передовую без обучения слишком накладно. Очень уж большие потери несла советская армия. Чтобы показать масштабы наших потерь, достаточно упомянуть о так называемом «народном ополчении», то есть людей непризывного возраста, которыми буквально затыкали дыры на фронте. Все эти пожилые люди, эти нестроевые, которых бросали на передовую, погибли у нас все, сто процентов. Ну, может быть, на тысячную долю процента меньше. В лучшем случае. Да и из призывного возраста у нас осталось в живых лишь три процента. Так что потребность к обучению молодого пополнения была вполне насущной. Вот такую учебку и описывает Астафьев, где молодое пополнение должны обучать воевать.

Казалось бы, то, что изображает Астафьев, всё как есть правдиво. Быт ужасен. Люди живут, если можно это назвать жизнью, в практически неотапливаемых землянках, где спят на нарах, изготовленных из не оструганных горбылей. Вши, антисанитария полные. Рацион солдат настолько скуден, что люди в считанные дни становятся доходягами, заболевают куриной слепотой. Да и попадают в строевую часть люди негодные к несению службы. Попадают инвалиды, которых на месте не комиссовали. А не комиссовали людей по той причине, что в сельской местности не было медицинских работников. Вот и посылали на фронт всех, чохом. Например, из этого полка учебки две сотни оказалось абсолютно больны. Сто человек были настолько больны, что их просто, в конце концов, отослали домой, помирать. Это из армии-то! Даже таких серьёзно больных наша медицина не в состоянии была объективно отбраковать сразу, пока человек не попал в этот ад под названием учебка..

А вот на этом стоит остановиться. О чём говорит этот факт. А это именно факт, хотя и описанный в художественной книге. Да он говорит о том, что состояние медицины в стране было предельно низким. Но дело не только в состоянии уровня медицины, но и в организации дела. Даже в этой учебке солдаты, имеющие серьёзное заболевание, находятся не в лазарете, а в строю. Некоторые и умирают прямо на плацу.

А теперь я бы вернулся к этой самой куриной слепоте, по-научному называемой гемералопией, которую изобразил Астафьев. Не только от нехватки витамина А возникает эта слепота, но и от нехватки витаминов РР, В1. В данном случае я хочу обратить внимание читателя на то, сколь скоро заболевали бойцы этой самой гемералопией. Дело в том, что если человек нормально питается, то ему, даже при очень плохом питании хватит ещё сил продержаться два года, прежде чем эта куриная слепота его одолеет. Но бойцы заболевали куриной слепотой буквально через месяц в лучшем случае после прибытия в строй. О чём это говорит? Да о том, что люди до призыва в армию уже страдали от хронического недоедания. Организм людей был на пределе, и армия усугубила положение.

Доказательств скудного питания советских людей того периода можно найти массу. Даже в советской художественной литературе полно примеров на эту тему. Но я приведу здесь в качестве доказательства немецкий документ. Это отчёт уполномоченного министра Розенберга при группе армий «Юг» капитана профессора Ганса Коха о социально политическом положении Украины, составленный им 30 сентября 1941 года.

Доклад объёмный, но я остановлюсь лишь на состоянии советских детей крестьян. Вот какие по этому поводу у профессора наблюдения.

«В каждой деревне очень много больных рахитом, золотухой, на коже сыпь, иногда встречаются слабоумные, больные водянкой мозга или глухонемые.

Почти нет ни одной семьи, в которой в то время не умерло несколько человек из-за недостатка питания».

Чему же удивляться, что люди буквально сразу по прибытии в советскую армию заболевали куриной слепотой. Ослабленный хроническим недоеданием организм просто был не в состоянии сопротивляться болезням из-за элементарного голода, который свирепствовал в советской армии.

И ещё один момент, причина, почему я затронул эту куриную слепоту, столь красочно описанную Астафьевым. Ведь эта самая болезнь, гемералопия, свирепствует лишь в концлагерях. И то там здоровый прежде человек заболевает ею через два года.

Другими словами, питание в нашей советской армии было столь же скудным, как и в фашистских концлагерях для советских военнопленных. Почему я сделал упор на конкретике концентрационного лагеря, на его принадлежности. Да потому, что если мы людей своих в армии кормили как в немецком концлагере, то в советском концлагере, стало быть, питание было намного хуже, чем у немцев в аналогичном заведении. Достаточно вспомнить, что из девяноста тысяч немцев, взятых в плен в Сталинграде, домой, на родину вернулось лишь шесть тысяч. А ведь это были иностранцы, которых, вероятно, кормили лучше, чем своих, советских заключённых. Ведь никто не хотел показывать ужасы советского концлагеря, выносить их на мировую общественность. И, тем не менее, смертность даже среди иностранных заключённых советских концлагерей была зашкаливающе высокая. Но это к слову. Я не про советские концлагеря говорю.

А ведь из США нам поставлялось в то время огромное количество самых разнообразных витаминов. Кстати, если уж я заговорил о США. Там военнопленные получали три тысячи килокалорий в день. И, конечно, никакой дистрофии или куриной слепоты и, уж тем более вшей в лагерях для военнопленных у американцев не наблюдалось. Надо понимать, что вши являются предпосылкой к сыпному тифу. Поэтому лучше эффективно бороться со вшами, чем с серьёзными инфекционными заболеваниями. Но наши заботливые к людям командиры, вероятно, просто не понимали этого. Или просто были не в состоянии улучшить быт из-за… А из-за чего? Своей не компетенции? Разумеется, советские офицеры глубиной образования похвастать не могли. Но только ли в этом дело? Конечно, нет. Дело в самой советской системе, которая бестолкова по своей сути. Вспомним, хотя бы, наши профсоюзные собрания, с бесконечной борьбой за дисциплину, за трезвость. И так из месяца в месяц, из года в год. Просто какая-то умственная неполноценность системы.

А теперь, после этого отступления, зададим другой вопрос. Это какого же масштаба достигало воровство в советской армии, если мы не имели возможности своим бойцам давать в необходимом количестве витамины? Ведь по ленд-лизу мы витамины получали регулярно в очень большом количестве.

Кстати, если уж заговорили о советском концлагере, то как-то невольно вспомнился Солженицын с его бараками, которые остеклены. А вот землянки казармы в советской армии вовсе без стёкол. А наличие личных тумбочек в концлагере у заключённых! Это же вообще комедия. А зэки у Солженицына розовенькие как поросята, сытые, упитанные, толстощёкие и ни одного с куриной слепотой. И вообще у Солженицына в лагере питаются сытно. Особенно когда овсянку дают. Некоторые заключённые вообще порой пайку недоедают. Вот ведь как! Порой зэки и бегом бегают. Вот какие шустрые! Да и вообще нары у зэков перегорожены, наподобие отдельного купе сделаны. Просто все удобства для жизни. Разве что ванны не хватает. Вот такая ахинея по-советски у Солженицына. Астафьев быт столь глупо не изображает. И то хорошо.

Но оставим на время в покое медицину, Солженицына и вернёмся вновь к роману, где Астафьев доказывает, что ужасные условия существования солдат в учебном лагере вовсе не являлись особенностью лишь данного лагеря. Как пример автор приводит Тоцкие лагеря, где условия быта были намного хуже. Астафьев повествует о рухнувших перекрытиях землянок, где был погребён заживо личный состав. Наверное, не зря советская власть выбрала Тоцкие лагеря для испытания атомной бомбы в 1954 году. Возможно, атомная бомба помогла советской власти скрыть тот ужас, который происходил в данном месте, проклятом месте СССР. По крайней мере, в 2014 году об этом испытании атомного оружия, руководимого маршалом Жуковым, вообще нигде в средствах информации ничего не упоминалось. Напрочь, якобы, забыли про такой юбилей. И дело здесь не только в нежелании скомпрометировать лишний раз маршала Жукова, который командовал операцией с использованием ядерного оружия. Вероятно, были и более серьёзные причины.

О дисциплине в этом учебном подразделении, столь красочно изображённом Астафьевым, говорить не приходится. Это на уровне рядовой уголовщины. Хотя следует упомянуть о поголовном воровстве картошки солдатами отовсюду, где для этого была хоть какая-то возможность. Солдаты только и делали, что добывали себе пропитание. В казармах играли в карты на еду. Все помыслы солдат были зациклены лишь на еде. Жратву откапывали даже на помойках. Вот ведь как. А ведь это армия, не концлагерь. Вполне естественно вновь и вновь возникает вопрос, что же у нас, в СССР происходило в лагерях для заключённых? Естественно, не в тех, которые изображает Солженицын, где розовощёкие зэки.

Но вернёмся к книге, к этой «Яме». Что там происходило?

Воровали каждый день, воровали всё, что только возможно. А ведь в СССР, в юридической системе были самые жестокие наказания в мире. Вспомним закон о пяти колосках, когда крестьянина отправляли надолго в концлагерь за горсть зерна, унесённого с колхозного поля.

Да вспомним, хотя бы, фильм «Курсанты», поставленный по книге Тодоровского «Вспоминай не вспоминай», где лейтенанта отдают под трибунал за несколько килограммов овса. А в романе Астафьева бойцы порой совершают и более серьёзные кражи: воруют баранов, разворовывают поезд с овощами, продают свою форменную одежду.

Но, чтобы у читателя не осталось сомнения в подлинности изображённых Астафьевым деяний советского воинства, приведу как пример пару документов.

Первый документ. Это информационная записка заведующего отделом ЦК КП Белоруссии Гласова секретарю ЦК партии Белоруссии Эйдинову о ситуации в Могилёвской и Гомельской областях, которая была составлена 13 июля 1941 года. В частности в данной записке говорится о пункте формирования частей из бойцов советской армии, отставших от своих частей. Этот пункт располагался в Гусарском сельском совете. Бойцов там собралось шестнадцать тысяч человек. И какова же дисциплина бойцов?

«Ряд бойцов держит себя развязно, имеют место случаи, когда отдельные устраивают погром и грабежи окружающих колхозов.

Часть бойцов продаёт оружие по деревням».

О торговле оружием бойцами советской армии говорится и в докладной записке Первого секретаря Белоруссии Сталину. Название записки - «О некоторых важных аспектах войны». В этой же записке в частности говорится и о низком патриотизме советских людей. Например, докладывается о том, что в Орловском округе из 110 тысяч призывников лишь 45 тысяч явились на призывные пункты. Остальные попросту дезертировали.

Вот такое воинство. Хочу заметить, что в период Второй мировой войны ничего подобного не наблюдалось ни в одной армии мира. Нигде, ни в каком другом государстве солдаты не воровали съестное, не продавали с себя форму и уж, тем более, не рыскали по помойкам в поисках жратвы. Да и случаи дезертирства наблюдались в единичном масштабе.

Вообще, если говорить конкретно о советской армии, даже периода «развитого социализма», то жратва занимает там главенствующее положение. «Деды» по ночам жарят картошку или пекут блины, или жрут селёдку. В общем, всё то же самое, что в романе Астафьева. Конечно, не столь это было удручающе в мирное время развитого социализма, но, то же у нормального человека вызывало оторопь с чувством презрения.

Как видим, данный аспект быта вроде бы вполне правдив. Но так ли это? Меня, к примеру, в книге весьма позабавила сценка встречи группы солдат с генералом, командующим дивизией. Особенно мерзко выглядит вопрос генерала, обращённый к солдату доходяге, который на ходу жуёт подобранный с земли - заметим, с земли, - капустный лист. Что спрашивает солдата генерал? Вам что, товарищ солдат, не хватает еды? Невольно мне вспомнились байки про ничего не ведающего Сталина, которые распространяли в СССР после разоблачения культа личности и того, что творилось в советских концлагерях. Ну, ничего, оказывается, наивный вождь не ведал о тех ужасах, которые творили злые люди. Прямо слеза прошибала от жалости к наивному вождю, который по милости злыдней попал в нехорошее положение. Так и в романе. Оказывается хороший генерал вовсе и не ведал о том бедственном положении, которое творилось у него в дивизии.

А командир полка данного учебного подразделения так вообще из кожи вон лезет, чтобы как то улучшить рацион солдат. Вот как об этом «героическом поступке» командира полка повествует Астафьев.

«Полковник Азатьян со своими помощниками извлёк из выгодного стратегического расположения своего полка всё, что можно извлечь, надсадил нервы военным чинам в штабе округа, себя изодрал в клочья, но всё же поголовного мора, сокрушительного разгула болезней не допустил».

Да ведь «поголовного мора, сокрушительного разгула болезней» в армии и не должно быть. Тем более, что речь то идёт о тыловом учебном подразделении. Возникает вполне резонный вопрос, что же это за армия такая, где генералы не могут в спокойной обстановке тыла, где над ними не пролетают снаряды, не падают с неба бомбы, обеспечить элементарных бытовых условий людям, достойных человека. Что же это за условия существования такие, когда в казармах землянках температура как на улице, бойцы страдают болезнями мочевой системы. Другими словами, солдаты от постоянного нахождения на морозе просто не держат мочу, постоянно ссатся.

Но вернёмся к полковнику Азатьяну. Что же такого придумал отец-командир, чтобы улучшить жизнь своих солдатушек. Да, оказывается, полк послали в местный колхоз на уборку урожая. Это посреди зимы. И вот, это воинство, от которых разит мочой, которые носят на себе огромные колонии вшей, у которых целый набор всевозможных заболеваний, едут в колхоз, как в санаторий. Работают там две недели. Здоровье, конечно, укрепили. Уже не зомби, а богатыри. Но дело не в этом. Меня что забавляет в данной ситуации. Поголовная любовь к этому вшивому воинству местных девок. Можно подумать, что в колхозе до прибытия этого полка вовсе не было мужчин, парней. Девки просто вошли в ажиотаж или в раж. А что, у девок, женщин близкие, родные, мужья, парни не воюют на фронте? А эти провонявшие мочой, обсыпанные вшами салаги что, первые парни, кого они видят в своей жизни? Выходит так, потому что все просто как кролики переснашались. Да и рацион в этом колхозе оказывается весьма богатый. И это несмотря на войну. И никого нет золотушных или с водянкой мозга.

Но вернёмся вновь в учебный лагерь. Бог с ним, с колхозом.

Вот изображение солдата, который постоянно, как рефрен, твердит, что у бар бороды не бывает. Вроде бы забавно. Ну, мало ли что вбил себе в голову безграмотный рядовой. Только не всё так безобидно. Ведь повсюду в этом учебном подразделении развешаны портреты Маркса, Энгельса, Сталина, Ленина. Другими словами, вся эта болтология рядового является как бы воздействием на подсознание остального коллектива. Маркс не барин. Энгельс не барин, да и дедушка Ленин не дворянин. Ну а об отце народов Сталине вообще никто, конечно, не посмеет плохо думать, несмотря на то, что у отца народов бороды-то как раз и нет.

Впрочем, всё это мелочи, по сравнению с разговорами, которые ведут офицеры по поводу приказа 227. Когда читаешь роман с этим эпизодом, то невольно хочется вопросить автора: «А ты сам-то читал этот приказ»? Ведь дело то не в том, что «ни шагу назад», а в том, что этот приказ чохом делал заложниками семьи и родных военнослужащих. А как сказать по-другому, когда близкие пленённого офицера автоматически подвергаются аресту. Как человек попал в плен, никого не волнует. Всё - изменник родины, а, стало быть, и семья твоя должна гнить в концлагере. А вот на данном-то аспекте, на переживаниях офицеров и солдат на репрессиях относительно их близких, Астафьев внимание и не концентрирует. Вот это и есть просоветская писанина. Впрочем, задолго до приказа 227, который появился в июле 1942 года, был и приказ 270 от 16 августа 1941 года. Вот этот приказ августа 1941 года и делал чохом заложниками всех родных и близких военнослужащих советской армии.

Кстати, хочу заметить, что в мире за весь период войны не было государства, где бы военнослужащие понуждались к храбрости и мужеству страхом за судьбу своих близких, кроме, разумеется, нашего. СССР относительно данного положения был впереди планеты всей. Да что там впереди. Сзади-то никого и не было. СССР был единственной страной, который объявил жён, детей, родителей, бабушек, дедушек, братьев и сестёр воюющего воина заложниками, которых в лучшем случае, если их близкий лишь солдат, лишали материальной поддержки государства. Но если в плену оказывался офицер, то его близких ждали более суровые репрессии, людей сажали в тюрьмы и отравляли в советские концлагеря, а то и расстреливали. Как, например, были уничтожены родные генерала Карбышева, до того, как его советская власть признала героем.

Но в романе Астафьева офицеров такие мелочи вовсе не волнуют. Бравые офицеры просто так и рвутся в бой. Конечно, такие настроения весьма похвальны для офицера. Только возникает вполне резонный вопрос, почему же такие сознательные офицеры не могут добиться элементарных человеческих условий быта для своих подчинённых в условиях глубокого тыла?

А как Астафьев изображает политработников? Ну, этакий вредный гадёныш, который слишком уж чрезмерно докучает людям лозунгами, транспарантами и прочей идеологической ахинеей. Да ведь дело то не в плакатах, а в том, что эти самые политруки да и остальные командиры в тридцатые годы, да и вообще во все временна советской власти проводили самую активную политику очищения армии от служивых царской армии, от людей не пролетарского происхождения. Другими словами, все эти политработники руководили политическим геноцидом, который СССР проводил в частности и в армии, а не только на гражданке. Вот об этом-то Астафьев как раз и умалчивает. Хотя писатель даёт изображение культурного и образовательного уровня советского бойца. Например, на политзанятиях солдат просят показать на карте мира расположение Великобритании.

Хотя мы и хвалились постоянно о высоком уровне образования в СССР, но, как сами понимаете, такого рода вопросы говорят, абсолютно утверждают об обратном. Да что там военное время. Я вспоминаю наши политзанятия, где солдат просили показать на карте местоположение Москвы. А сколько было в части солдат, которые, имея аттестат о среднем образовании, практически не знали русского языка.

У нас, на территории военного городка тоже было много портретов советских военных деятелей, маршалов, которые гляделись иконоподобно: такие благообразные, мудрые. И вот когда я глядел на физиономии этих маршалов после очередного политзанятия, то невольно порой задавал себе вполне закономерный вопрос. Что же это за государственные деятели, которые не могут поднять вопрос о положении в школьном образовании? А как иначе?

Но, если уж я упомянул про обилие портретов в советской армии всевозможных руководителей армейских и партийных, то, пожалуй, не лишне высказать и мнение по данному положению вещей. Такое обилие портретов маршалов и партийных работников, скорее всего, говорит об элементарном скудоумии, безграмотности политработников советской армии. В самом деле, вдумаемся, что будет чувствовать солдат салага, глядя на портретные физиономии людей о которых он вообще ничего не знает: ни кто родители данного маршала, ни… Да что перечислять все эти «ни», когда вполне хватает одного слова «ничего». Так вот, представим себе такого салагу, которого утром, до подъёма разбудили старички и заставили мыть полы в казарме, пиная нерадивых сапогами или ударяя пряхой ремня. Потом у такого салаги в столовой отобрали кусок белого хлеба, кусок сахара, кусок масла, оставив тому одну лишь кашу, которую он запивает несладким чаем. И что этот затюканный салага будет думать про эти лощёные физиономии на портретах? Да ничего хорошего. Другими словами, своими бездарными агитками политруки формировали антисоветские настроения у военнослужащих. Что же после этого удивляться обилию советских солдат, которые с оружием в руках воевали на стороне врага. А ведь таких было в ту войну больше, чем партизан.

Но, наверное, хватит об этой учебке, или яме, как назвал её Астафьев. Скажу, забегая вперёд, как всё это воинство ехало на фронт.

«На всём протяжении пути воинского эшелона население его неутомимо промышляло: меняло, торговало, воровало, мухлевало на продпунктах, норовя пожрать по два раза.

Ловкий народ начинал делать налёты на лесопилки, встречающиеся по пути, попутно прихватывая всё, что плохо лежит. Когда заехали в степные приволжские районы - доски и всякое дерево вовсе уж на вес золота пошли».

Оторопь берёт, когда читаешь всё это. И ведь это не фантазия автора. Это гольная правда. Более того, скорее всего эта далеко не полная правда. А то, что данное изображение маршевых частей является правдой, Астафьев доказывает в довольно объёмных комментариях. Я не буду затрагивать эти воспоминания солдат советской армии, хотя бы потому, что уже выше привёл документальные подтверждения очень низкой дисциплины в советской армии. Собственно такую армию и армией то назвать немыслимо. Банда уголовников. А как иначе можно охарактеризовать людей, делающих налёты на государственные предприятия, с целью захватить побольше материальных ценностей. Это по всем законам жестокого СССР каралось расстрелом. Групповой бандитизм в военное время. Какие могут быть комментарии?

Поэтому оставим разговоры о первой части романа и перейдём ко второй, которую автор назвал коротко «Плацдарм». Моё мнение по поводу второй части романа вот какое - лучше бы Астафьев вовсе не брался за изображение военных действий. Конечно, Астафьев фронтовик. Но, если говорить откровенно, то войны автор абсолютно не знает. И это не парадокс. Да, Астафьев служил в артиллерии, был и связистом, видел дороги войны. Но этого далеко недостаточно. Чтобы знать явление, в частности и войну, необходима большая грамотность, которой у автора просто нет. Астафьев просто понятия не имеет о весьма серьёзных аспектах войны. Например, Астафьев абсолютно не понимает, что такое штрафные части в советской армии. Дело даже не в том, что у него в штрафном соединении вместе находятся и рядовые и офицеры. Хотя согласно приказу 298 от 28 сентября 1942 года, регламентирующим положение о штрафных батальонах и ротах и штатов штрафного батальона, роты и заградительного отряда действующей армии, офицеры и рядовой состав штрафников не могли находиться вместе. Штрафники офицеры находились в штрафных батальонах, а штрафники рядовые в штрафных ротах. Но дело даже не в этом, а в том, что автор изображает штрафные части как бы те же, обычные армейские подразделения, которые лишь воюют на трудных участках фронта до своей гибели на поле боя или до первого ранения. Но это далеко не так. И что такое вообще трудный участок фронта? Где легко на передовой? Впрочем, были участки, где люди погибали чаще. Например, стрелки самолёта ИЛ-2 погибали в семь раз чаще пилотов, потому что сам лётчик находился в бронированной кабине, а вот стрелок располагался за бронированным коконом и потому был очень уязвим. Поэтому стрелками на самолёты ИЛ-2 зачастую сажали штрафников. Тем более, что и сами-то лётчики гибли зачастую раньше совершения семи вылетов. Недаром же этих самолётов было уничтожено за войну тридцать три тысячи. Восемь с лишним тысяч в среднем за каждый год войны.

Но Астафьев правильно замечает, что штрафников часто посылали просто в качестве смертников. Например, штрафниками разминировали мины перед позициями врага. Тут надо понимать, что миноискателей у нас было очень мало. Вообще электроника в СССР была развита очень плохо: на самолётах не было радиостанций, на танках тоже не было радиосвязи, аппаратура для связистов была ненадёжна и тяжела. Но вернёмся вновь к штрафникам, которых советская власть использовала не только для разминирования подходов к вражеским позициям, но при помощи штрафников так же выявляли огневые точки врага. Но Астафьев не упоминает о том, что штрафникам не предусматривалось ни гранат, ни автоматического оружия, ни пистолетов. Единственное, что им выдавали, так это винтовки старого образца. Нельзя же было посылать на мины совершенно безоружных людей, иначе бы немцы это сразу же использовали в своей пропаганде. А так вроде бы воинская часть идёт в атаку и попадает на минное поле, но не останавливает наступления, потому что гибель от мин не превышает гибели от пулемётов. Маршал Жуков после войны Эйзенхауэру так и говорил, что советская армия не прекращает наступательного действия, попав на минное поле. И приводил тот довод, который я упомянул выше. Маршал Жуков не тот человек, который брякает незнамо что. Тем более иностранному генералу. Я не буду здесь много рассуждать о советских штрафниках, скажу лишь одно - этих людей пускали вперёд лишь в пределах досягаемости пулемётов заградительных отрядов и снайперов НКВД. Штрафники в советской армии считались самыми ненадёжными частями. А какое мнение может быть у советского руководства к людям, приговорённым на пятнадцать лет тюрьмы, которые заменили на три месяца штрафного подразделения? А у Астафьева штрафники это те же боевые части, да ещё форсирующие реку, то есть оказывающиеся вне поля зрения пулемётчиков и снайперов НКВД.

А вообще, если касаться штрафных подразделений, то вполне уместно задать вопрос другого порядка. Почему о штрафных частях буквально всё было засекречено? Ответ прост. Штрафные подразделения являлись обычными смертниками. Оттуда никто не возвращался живым. Советская власть просто не могла допустить разглашения информации очень сильно компрометирующую советскую власть, информации, которую она столь тщательно скрывала от народа. Поэтому, даже если кто и оставался в живых в данных подразделениях из переменного состава, то есть из самих штрафников, то их просто уничтожали. Но это уже моё личное мнение, которое я, конечно, не могу подтвердить документами. Но, оставим тему штрафников, которую столь лживо изобразил в своей книге писатель. Перейдём к другим сценам романа, сценам, от которых просто оторопь берёт у нормального человека.

Например, в романе медсестра доведена до полного отчаяния и кончает жизнь повесившись. А почему женщина решила покончить счёты с жизнью? Да потому что её насилуют гамузом, за человека не считают. И, может быть, кто-либо понёс ответственность за свои деяния? Никто. И дела уголовного не завели. То есть человека опустили на самый низ. А ведь это медсестра, которая жизнь спасает людям. Но за неё даже никто не заступился. Это что же за армия?! Это банда уголовников. А советские офицеры вообще, какую роль в данном случае играют? Может быть, так же принимали участие в групповухе? Или наши мужественные и порядочные офицеры боялись своих солдат? Никому неохота получить пулю в спину.

И вот когда читаешь такие дикие сцены, то вполне закономерно возникает вопрос: «А как же вели себя наши солдаты с женщинами, в освобождённом от немцев районе»? Ну, счёт изнасилованных женщин в самой Германии шёл на миллионы. Это признанный официоз. А в других странах как себя вели советские солдаты? А как вели себя советские солдаты со своими согражданами на освобождённой территории. Я не говорю о работницах, которых немцы доставили из СССР. Я имею в виду Украину, Белоруссию и прочие советские республики. Ведь всё население СССР, оказавшееся под оккупацией, у нас считалось гражданами третьего сорта. Ведь этих людей и государство не считало уже полноценными гражданами страны советов. Так как к женщинам с этих территорий относилась советская армия?

Но, не будем гадать и вновь поговорим о состоянии медицины в советской армии. Как медицинское обеспечение изображает Астафьев? На несколько тысяч человек две санитарки. Да и то они не имеют возможности переправляться часто на другой берег, который удалось отбить у немцев. Другими словами солдаты на плацдарме просто находятся без всякой медицинской помощи.

Вообще сцены с медицинским обеспечением у Астафьева порой просто нелепы до дикости. Например, раненого бойца переправляют с плацдарма, с другого берега реки. А дальше начинается вообще цирк. Тяжелораненого солдата его товарищу приходиться самому в кромешной темноте тащить до медсанбата. Почему? Что, никто не в состоянии помочь? Ведь это уже территория, где нет немцев. Идиотизм полный.

Когда я читал книгу Астафьева, то невольно неоднократно вспоминал фронтовой дневник военного врача Генриха Хаапе. Как можно охарактеризовать работу батальонного врача? Прекрасная работа. Никто в одиночку не тягает бойцов с поля боя. Это делается двумя санитарами: быстро, слажено, грамотно. В батальоне врач с высшим образованием заведует медицинским обеспечением. Кстати, в немецком лазарете медсёстрами работают и русские женщины. Я не о дальнейшей судьбе этих женщин, которые просто будут убиты НКВД, а о том, что никто этих медсестёр не насилует. Вообще немцы никого не насиловали. По расистским законам немцам просто запрещалось иметь половое сношение с «неполноценной расой». Но дело даже не в немецком законодательстве, которого Астафьев совершенно не знает, а в том, что и при медпункте к русским медработникам было просто человеческое отношение.

Если уж я затронул столь щекотливую тему, как отношение к женщине в советской армии и в немецкой, то Астафьев, изображая немцев, воевавших в Африке, повествует о немецких публичных домах, где солдат обслуживают негритянки. Такого никогда не было. Данную фальсификацию вполне обоснованно можно назвать нечистоплотной. В немецких борделях работали немки, только немки. А вообще у немцев в армии женщин не было. Они стали там появляться лишь в сорок четвёртом году. Это были в основном зенитчицы.

Но, если уж я вспомнил книгу немецкого врача, то нелишне сказать о том, как Астафьев изображает немецких солдат, вообще немецкую армию. Лучше бы он этого не делал вовсе, настолько это выполнено примитивно неумно. Одна сцена пленения немецкого самолёта чего стоит. Наши славные истребители берут в окружение немецкий самолёт и заставляют того приземлится на советский аэродром. Надо же, какие асы и как беспомощен немецкий пилот. Невольно вспоминаются мемуары немецкого лётчика Руделя, который летал на бомбардировщике Ю-87, так называемой «штуке». Этот лётчик совершил более двух тысяч боевых вылетов, бывал неоднократно подбит, но всё это были осколки зенитных снарядов. Ни один сталинский сокол за всю войну так ни разу и не попал в самолёт Руделя. Вот таким мастерством обладали советские пилоты. Кстати, сам Рудель, хотя и летел на бомбардировщике, на своём самолёте уничтожил более десятка советских истребителей. Кажется одинннадцать.

Кстати, Астафьев весьма карикатурно изображает немецких солдат. Хиляки, ничтожества. В связи с этим хочется сказать, что тот же великолепный ас Рудель, который уничтожил на своей «штуке» одних только советских танков более пятисот, был весьма щуплого телосложения. Таким же щуплым, неказистым выглядел и другой немец танкист Отто Кариус который подбил более стапятидесяти советских танков.

Вообще, если рассматривать асов немецких и советских, неважно каких родов войск, то советские асы сильно проигрывают немцам. Но у Астафьева советские бойцы просто непобедимы, просто чудо богатыри. На боеспособность этих богатырей не влияет даже наличие заложников из их близких. Просто чудеса творят наши ребята. Как только семьдесят миллионов советских людей под немцем остались? Особенно чудеса ловкости проявляют наши солдаты при добычи жратвы. Наши чудо богатыри совершают вылазки к немцам, воруют у тех в больших количествах харч и пируют. Оказывается, у каждого немца ранцы просто набиты едой. Вот ведь как.

Вообще, когда Астафьев изображает подвиги советских солдат, то данные картины вызывают у меня ассоциации с фантазиями детдомовских детей, которые наделяют своих воображаемых папулек невероятными качествами суперменов, настолько всё это примитивно и наивно.

Но, чтобы не быть голословным по вопросу о геройстве советских солдат и офицеров, приведу выдержку из доклада генерал-лейтенанта С. А. Калинина Военному совету Западного фронта. Этот доклад, составленный 25 сентября 1941 года, носит название «Некоторые выводы из опыта первых трёх месяцев войны и характер ближнего боя».

Вот, например, генерал даёт статистические данные о двадцати тысячах человек, прошедших госпиталя Западного фронта.

И какая же выявилась картина?

«Пулевых ранений - 45%, тогда как участие ружейно-пулемётного огня ничтожно. Ранения в конечности достигают 77%, из них в верхние конечности 67%, в нижние конечности - 33%. И что интересно, из числа ранений в верхние конечности 65% приходится на левую руку».

Какие выводы можно сделать из данной статистики? Понятно какие.

А вот поведение советских офицеров, которое показывает данный доклад для служебного пользования.

«Отдельные командиры уходили от своих подразделений, оставляя красноармейцев на волю случая.

Срывание знаков различия, петлиц - приняло широкие размеры. Даже часть старшего комсостава подвержена этому позорному явлению».

Докладная записка весьма объёмная, но, думаю, всё понятно даже из этого малого, что я привёл в качестве примера.

Кстати, Астафьев, изображая немецкую армию, демонстрирует по данному вопросу элементарную безграмотность. Например, Астафьев просто понятия не имеет, что все военнослужащие немецкой армии получают абсолютно одинаковый рацион, паёк. И генерал и рядовой немецкой армии имели один рацион. Это было личное распоряжение Гитлера.

Собственно катастрофическую безграмотность Астафьев демонстрирует и о советской армии. Например, Астафьев изображает солдата болгарина. Красивый, подтянутый парень.

По этому поводу стоит привести как пример выдержку из директивы Генерального штаба красной армии командующему западным особым военным округом генералу армии Павлову о разработке мобилизационного плана, которую генерал получил до начала войны, в марте 1941 года.

«Военнообязанным запаса, в том числе и начальствующего состава, следующих национальностей: немцев, поляков, румын, финнов, болгар, турок, японцев, корейцев и китайцев - к войсковым частям и учреждениям не приписывать».

Как видим, никаких болгар в армии быть не могло. С документом не поспоришь.

Такие ненадёжные национальности не только в армию не брали, но и вообще объявляли диверсантами и шпионами и миллионами отправляли в места, где Макар телят не пас. Так, например, было с немцами, согласно указу Президиума Верховного совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Этот указ вышел уже в августе 1941 года.

Какая армия, если среди них «имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов». А как у нас, в СССР поступали с диверсантами и шпионами? Но, Астафьев, вероятно, этого совсем не знает. А может, знает, но умышленно вводит читателя в заблуждение. Ведь в романе Астафьева слишком часто мелькает словечко «славяне» применительно ко всей советской армии. А ведь СССР многонациональное государство. Что, одни славяне воевали в советской армии? Конечно, нет. Хотя в СССР и была депортирована шестьдесят одна народность, но и в армии оставалось много солдат не славянской национальности.

Кстати, о не славянской национальности. У Астафьева как образец стойкого бойца изображены казахи. Ну, просто исключительно надёжные люди, стойкие солдаты. Вероятно, Астафьев совершенно даже и не слышал о таком явлении в СССР, под названием «Малый октябрь». Если кто из читателей не в курсе, то поясню. Когда у нас, в СССР стали организовывать колхозы, а это поветрие происходило в тридцатых годах, то в Казахстане началась широкомасштабная резня, которую организовала именно советская власть. Ведь что такое казахи? Это кочевники. Каждая семья владела порядка несколькими тысяч голов скота. И вот, когда началась коллективизация, то возник вопрос, а как поступить с этими кочующими буржуями, которые вдруг не захотели лишаться своих животных и ринулись спасаться от повальной коллективизации за рубеж: кто в Афганистан, кто в Китай. В общем, кто куда. А что сделали мы. Поставили вдоль границы войска и стали расстреливать кочевников из пулемётов. Счёт жертв красного «Малого октября» шёл на миллионы. И что интересно, советская власть в результате проведения этой акции уничтожила помимо всего всё поголовье верблюдов в Казахстане. Ведь что такое верблюд для казахской семьи? Это как грузовик, на верблюдах семья перевозила все свои пожитки. Так вот, чтобы люди никуда ничего не перевозили, всё поголовье этих «кораблей пустыни» и уничтожили. Потом, конечно, этот массовый беспредел геноцида был списан на местных чиновников. Многих расстреляли. Что же, мавр сделал своё дело, мавр может умереть.

А вот у Астафьева казахи ничего и не ведают об этой резне, более того, эти солдаты являются просто самыми надёжными бойцами. Вот ведь как.

Но, честно говоря, перечислять все ляпы романа Астафьева весьма и весьма утомительно. Одно название второй части романа "Плацдарм" уже вполне характеризует книгу. Почему? Дело в том, что у немцев на советском фронте постоянно находилось приблизительно три миллиона человек. А вот у нас наверняка раз в десять больше. Напомню, что у нас ежемесячно на фронт отправлялось приблизительно два миллиона человек. Ежемесячно! Официально советская армия имела численность десять миллионов. Но что такое советский официоз мы все, особенно те, кто жил в СССР, знаем очень хорошо. Мы вели наступление массово. Наши безграмотные генералы брали численностью. Наваливались гамузом на огромном участке фронта. Потери были огромны, но зато генералы приобретали ореол великих военачальников. Ведь наши потери не только при отступлении исчислялись миллионами, но и при наступательных операциях было то же самое. Астафьев сам изображает реку, которую форсирует советская армия, буквально забитую трупами советских воинов.

Поэтому о потерях стоит сказать особо. Для этого обращусь к истории Англии. Возьмём, хотя бы Первую мировую войну, наступление англичан на Сомме. Немцы уничтожили девятнадцать тысяч британцев. Так такие потери привели к правительственному кризису. Другими словами, народ потребовал отставки правительства. А вот советские генералы за десять километров отвоёванной территории, все поголовно бы стали героями Советского союза. Тем более, что девятнадцать тысяч, по советским меркам, даже и потерями то нельзя считать. Недаром же наши полководцы как рефрен любили повторять одну сакраментальную фразу: «Бабы после войны ещё нарожают».

Но, несмотря на чудовищные вещи, которые сам же и Астафьев изображает, писатель постоянно долбит прямым текстом о том, что «красная армия всех сильней», всех лучше. Это что, шизофрения или глупость малограмотного человека? А может привычное советское лицемерие?

Как бы там ни было, читать Астафьева после его романа «Прокляты и убиты» у меня желания нет. Конечно, я бы почитал романы американских авторов о Второй мировой войне, по которым поставлено столько замечательных фильмов, но эти романы наша цензура просто не допускает до российского читателя. А зря. И нашим писателям романистам неплохо бы поучиться у американцев творить настоящую литературу о войне на уровне шедевров, а не на уровне политического ширпотреба, которым так сильна советская литература.